— Вы с ума меня когда-нибудь сведете.
— Признайтесь — вы поверили? — смеющимся голосом спросила Златка.
— Вы кого угодно заставите поверить во что угодно, — согласно кивнул головой де Брюэ.
— Вот и славно, — глубокомысленно протянула девушка и, спустя мгновенье, неслышно пробормотала: — А повесить не мешало бы…
Карета, подпрыгивая на кочках, пересекла пастбище и остановилась у дальней ограды, рядом с небольшим шалашом, свитым из ольховых веток. Перед входом сидел на корточках чернокожий мальчуган, меланхолично помешивая веточкой какое-то варево, кипящее в закопченном котелке на горячих углях. Чуть поодаль стоял Костилье, опершись подбородком на ствол мушкета. При виде стройного мушкетера, ловко выскочившего из коляски, он судорожными движениями принялся искать на боку отсутствующую шпагу. Узрев знакомую улыбку, он язвительно спросил:
— У нас бал-маскарад?
— У нас охота! — с гордым видом отрезала Златка и, с не меньшей язвительностью, спросила, кивая на сиротливую тушку куропатки: — А у вас? Доминик рассмеялся, а Костилье смущенно пояснил:
— Дичь пуганая. Невозможно подойти на дистанцию выстрела.
— Пастухи распугали, — охотно подтвердил де Брюэ.
— Пастухи, — презрительно процедила девушка. — А это что?
Синхронно повернув головы следом за изящной рукой, указывающей направление, мужчины увидели одиноко сидящую куропатку, с трудом различаемую среди ветвей раскидистого тиса.
— Здесь сто шагов с лишним, — снисходительно пояснил Костилье. — Если только случайной пулей удастся зацепить.
— Будьте любезны, месье, зарядите мне мушкет, — попросила Златка, повернувшись к де Брюэ и мило добавила, не забыв очаровательно улыбнуться: — Я сама не умею.
С нескрываем интересом понаблюдав за сложным процессом, в котором участвовали шомпол, рожок для пороха и новоизобретенная пуля, девушка взяла в руки мушкет, плавным движением подняла и замерла статуей античной богини. Через секунду раздался выстрел. Когда клубы дыма рассеялись, Костилье, с некоторой ноткой зависти в голосе, небрежно обронил:
— Повезло.
— Кому? Куропатке? — ехидно осведомилась Златка и, протянув мушкет Доминику, требовательно произнесла: — Еще!
Следующая цель нашлась чуть дальше. Прицелившись, девушка плавно потянула спусковой крючок. Еще одна жертва кровожадности свалилась с ветвей.
— М-да, — закряхтел де Брюэ, с усмешкой наблюдая за пунцово-красным молодым французом.
Охота была прервана конским топотом. Подлетев на полном скаку, невысокий крепыш в коричневой замшевой куртке одним движением соскользнул с седла и мягко приземлился на полусогнутые ноги. Хлопнув по шее нервно перебирающую копытами лошадь, он учтиво поднес два пальца к краям шляпы и поздоровался, слегка шмыгая носом:
— Добрый день, мистер Доминик. — повернувшись к девушке, он удивленно приподнял бровь и, несколько замешкавшись, добавил: — Мое почтение, леди. Костилье удосужился при этом простого кивка.
— Здравствуй, Том, — ответил за всех де Брюэ. — Какими судьбами в наши края?
— Война! — коротко сказал гость.
— Война? — эхом отозвались мужчины.
— Губернатор собирает ополчение, — кивком головы подтвердил крепыш. Постучав плеткой по голенищам запыленных сапог, он продолжил: — Индейцы угнали табун лошадей, и комендант отправил в погоню кавалерийскую роту.
— С чего бы это такая щедрость? — спросил де Брюэ.
— Дык, табун-то племянника губернатора, — простодушно пояснил Том.
Французы с ухмылкой переглянулись. Крепыш тем временем продолжил рассказ:
— Краснокожих догнали, но неожиданно нарвались на засаду. Убиты лейтенант, два капрала и почти три десятка солдат…
— И это все индейцы? — изумился де Брюэ.
Том внимательно оглядел завороженных слушателей, выдержал мастерскую паузу и веско обронил:
— Русские!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Удача шла о бок всю долгую дорогу. Фарт стоял такой, что уже не только свои — незамаевские, но и правобережные казаки втихомолку перешептывались: а не кликнуть ли Данилу в наказные атаманы. С войной шутки плохи, случись что с Гонтой, подмену искать будет поздно, а сотник Суховий, занимавший эту должность, ушел к османам. Почему Данилу? А кто хана ногайского вокруг пальца обвел? Голдовник казачий. Кто пиратов алжирских обхитрил? Характерник. Так кому ж, как не ему, с наказным бунчуком во красе щеголять?
Когда до конной лавы донеслись первые порывы соленого ветра, вылезли две беды: куда девать лошадей и где раздобыть струги для захвата корабля. Казак без коня — не казак, и отдавать в чужие руки верного боевого товарища жалко до слез, но… Как ты его через океан повезешь? Не всякое судно возьмет такой груз.
Походный совет, собранный на скорую руку, недолго помыслив (но вволю подрав глотки), вынес простое решение: отправить лазутчиков в ближайший городок, пошукать на местном базарчике богатых купцов с толстой мошной. Разведка вернулась споро и не с пустыми руками, попутно ограбив небольшой караван. Мошна была, купцы — увы.
Следующая сходка была обстоятельней. Жарилась косуля на ночных углях, неспешно лилось кислое фламандское вино из дубовых бочонков законной добычи, но ор стоял прежний — яростный, непримиримый. Плох тот казак, что не мнит себя атаманом; полдюжины запорожцев родили две дюжины мнений.
Спор утих. Еще какое-то время войсковая старшина, развалившись на мягкой траве, хрустела нежными косточками степной дичи, обмениваясь недружелюбными взглядами. Выручил досель молчавший характерник, задав немудреный вопрос:
— А кому нужда в конях наипервейшая?
Казаки крякнули дружно, очумело покрутив головами. Ответил за всех сотник Секач, поперхнувшись солеными орешками, прокашлявшись и выкатив удивленные глаза:
— Ну, ты, брат, и спросил. Все нужду мают в добром скакуне: и басурмане, и ляхи… и люд торговый, коль учует, выгоды своей не упустит.
— А земли здесь чьи?
— Ногайские… То каждый суслик ведает.
Запорожцы недоуменно переглядывались, не понимая, куда клонит голдовник.
— Так им и надо продать! — донес свою мысль Данила.
— Кому «им»? — осторожно поинтересовался Гонта.
— Ногайцам, — охотно пояснил характерник, посмеиваясь в глубине души.
— Ты, брат-колдун, вина хмельного лишка испил, — наконец выдавил из себя Секач, с трудом подбирая необидные слова. — У степняков свои табуны несметные, к чему им наши кони? Да и не привык ногаец платить за то, что испокон веков добычей числит.
— А это как торговать, — загадочно ответил Данила. — Беи степные слово крепко держат свое?
Вмешался Гонта, задумчиво перекатывая травинку в поджатых губах. Испытующе прищурившись, он резко спросил:
