– Нет, пожалуй, не надо. Ну а… – девушка обрадовалась пришедшей в голову мысли. – А… сейчас же кто-то правит?..
Она не слишком хорошо знала историю, но отчего-то надеялась, что знакомое имя развеет тьму и поможет хоть немного сориентироваться.
Тетушка горестно покачала головой и взглянула на племянницу настороженно.
– Ах, бедное дитя, – вздохнула она, – неужели память твоя настолько ослабла, что не может удержать уже ничего?..
Возражать было бесполезно, поэтому Маша тоже горестно вздохнула.
– Ах, – сказала она не менее скорбным тоном, – моя память пострадала от тяжелой болезни. Однако Господь не дает человеку более того, что он может вынести, поэтому, надеюсь, с вашей помощью мне удастся вновь вернуться к полноценной жизни! Вы ведь мне поможете, тетушка?
Леди вздохнула, и Маша подумала, как органично звучат эти вздохи в атмосфере старого замка.
– Конечно, бедное дитя, я сделаю все, что в моих силах!
Она расчувствованно обняла девушку, прижав к обширной груди, и Маша задохнулась от запаха дыма, пота и каких-то удушливых благовоний.
– Так кто сейчас правит в… у нас? – напомнила она.
– Ну да наш король Генрих Третий, да продлит Господь его дни! Не все почитают его как должно, однако при отце его было и того хуже. Пусть нынче не все бароны признают королевскую власть, но, к счастью, нашу добрую Англию не так терзают внутренние войны. Вот уж при прежнем-то было действительно несчастливое время! Может, говорить так и грех, но я уверена: никто из королей более не назовет своего сына Иоанном.
Тетушка, похоже, любила поговорить, однако из ее слов Маша извлекла немного пользы. Она ничего не помнила ни о Генрихе Третьем, ни о его отце, судя по всему, зовущемся Иоанном.
«Надо было слушать внимательнее на уроках истории», – с запоздалым раскаянием подумала девушка. Но уж одно Маша поняла точно: она каким-то образом умудрилась перенестись в средневековую Англию.
Но почему?
Ей вспомнился аббат – вернее, тот человек, удивительно похожий на него, увиденный в кафешке на Тверской. Он это или все-таки не он?
– А давно ли господин аббат в замке и почему он не в монашеской одежде? – спросила она, надеясь, что если начать расспросы с этого края, то что-нибудь прояснится.
На лице тетушки появилось задумчиво-мечтательное выражение.
– О, господин аббат – святой человек! – заявила она. – Он светский аббат – то есть тот, кто получает доход от аббатства, не неся обязанностей духовного лица. Он не принял пострига, поэтому живет не при монастыре, но принимает на себя все тяготы монашеской жизни: известен поведением скромным и тихим – по праву он мог бы сидеть по правую руку от моего брата, и только собственная скромность велит ему сесть ниже по столу. Он ежедневно держит строжайший пост: ест, бывало, одну крошечку, пьет одну капельку, словно божья птичка, уж чем только дух держится! Видно, сам Господь его питает!.. А с какой самоотверженностью господин аббат приходит на помощь всем страдающим – будь то благородная леди или последняя девка! Как он добр и бескорыстен! Пока ты страдала на ложе болезни, милое мое дитя, он проводил у твоей постели ночи напролет!
Маша вздрогнула, вспоминая холодный бесчувственный взгляд аббата. Она вовсе не верила в его мнимую святость. Леди Роанна же, без сомнения, полностью попала под его обаяние – сложно будет убедить ее в чем-либо.
«Надо будет получше присмотреться к нему и понять, что происходит в замке», – решила девушка.
Меж тем они дошли до Машиной комнаты.
– Сейчас, деточка, пришлю к тебе Берту, она поможет приготовиться ко сну, – пообещала леди Роанна на прощание.
Минут на пять Маша осталась в комнате одна. Едва светила зажженная тетей лучина, по углам стояла густая тень, было холодно, несмотря на то что окно в комнате закрывал толстый кусок ткани с изображением какого-то старинного города.
Поставив лучину на лавку возле сундука, девушка обеими руками подняла тяжелую крышку. В сундуке лежала целая гора какой-то одежды (то платье, что было на ней сейчас, доставали как раз оттуда), а сверху – маленькое тусклое зеркальце. Маша приметила его еще днем, но не решилась заглянуть в него при свидетелях. Вот и сейчас, взяв зеркало в руку, она с минуту стояла неподвижно, боясь поднести его к лицу, затем резко подняла его. Разглядеть что-либо в полутьме было сложно, но даже робкого света лучины хватило, чтобы убедиться: в зеркале отражалось совсем другое лицо. Не то, которое Маша привыкла видеть с детства!
Хотя девушка ожидала чего-то подобного, на секунду все потемнело перед ее глазами. Ей захотелось бросить зеркало и завизжать – громко-громко и… проснуться от собственного визга.
В коридоре послышался шум шагов. Маша сжала зубы и всего лишь на миг закрыла глаза. Усилием воли взяв себя в руки, она положила зеркальце в сундук и закрыла крышку, и тут же в комнату вошла уже знакомая ей девушка, принятая ею сначала то ли за послушницу, то ли за монахиню.
– Сейчас, госпожа, помогу вам раздеться, – приветливо защебетала служанка.
Маша равнодушно кивнула. Она чувствовала себя подвешенной на ниточках марионеткой. Поднять руки, нагнуть голову, опустить руки, перешагнуть через опустившееся на пол платье…
Постель была холодной и сырой и, сжавшись в комок, девушка долго думала, что не заснет, но сон, подкравшись на мягких бархатных лапках, сморил ее так внезапно, что она сама того не заметила.
Маше снова снились узкие коридоры из серого камня, и свет, и тихое пение. Только теперь слова были другие. «Ты пришла! Ты наша!» – слышался ей голос.
А еще Маше казалось, будто некто невидимый наблюдает за ней, затаившись в темноте, там, за границей света. Его неподвижные мертвые глаза похожи на угли погасшего костра. Этот взгляд промораживал девушку насквозь, до самого сердца. Под его властью казалось, что ночь будет вечной, солнце не взойдет и утро не наступит больше уже никогда.
Все еще чувствуя на себе этот безжалостный взгляд, Маша открыла глаза. Сердце бешено колотилось, словно было намерено пробить себе выход на свободу и вылететь в небо вольной птицей. Было темно. Чуть колыхалась занавесь у кровати – то ли от сквозняка, то ли потревоженная чьим-то прикосновением. И эта мысль приводила девушку в ужас.
Она долго лежала, прислушиваясь к тишине. Ни звука. Но беспокойство не оставляло ее. За это время глаза успели немного привыкнуть к темноте, и Маша поняла, что в одном месте у подножия кровати тень более густая и странная.
Девушка, клацая зубами от страха и холода, поднялась со своего ложа и протянула руку к тени. Пальцы коснулись мягкой материи, а в руке оказалась перчатка. Та самая, которую Маша видела на аббате!
Вампир
Тьма уже давно была его привычным убежищем. Она была с ним всегда: и снаружи, и внутри его. Он никогда не задумывался над этим, но такое единство можно назвать гармонией. Он уже забыл, как выглядит солнце, и ненавидел день, когда этот пылающий шарик висел в небе, вынуждая укрываться в помещении с плотно завешенными окнами. В это время он чувствовал себя узником, слабым и бессильным. «Скорее, скорее! Чтоб ты сгинуло!» – торопил он солнце.
