– Мудак!
– Ай, ай, ай, неужели наша еврейская мамочка позволяет
своей детке говорить такие нехорошие слова?
– О тебе? Позволяет! Даже поощряет.
– Ну еще бы, она же меня иначе как мерзавцем не
называет!
Соня неимоверным усилием воли заставила себя молчать.
Ненавидела грубые хамские перебранки. Да и смешно это, в конце концов… Вот
доеду до дому, и все.
Пробка мало-помалу начала таять.
– Ну что, барышня желают своими ножками топать или
позволят нашей малости доставить их до дому?
– Нет, – охрипла от омерзения Соня. – Высади
меня.
– У метро?
– Неважно! Чем скорее, тем лучше.
– Воля твоя.
Он подъехал к тротуару в самом неудобном месте. Чтобы
выбраться, надо ступить в глубокую лужу. Плевать! Соня распахнула дверцу и, ни
слова не говоря, вышла. Разумеется, вода залилась в ботинки. Но она даже не
почувствовала. Хотела с силой хлопнуть дверцей, но передумала и оставила ее
открытой. Так когда-то в юности делал Левка, если ловил машину, а шофер
отказывался его везти или заламывал слишком высокую цену.
– Сучара жидовская! – услышала она.
Что ж, все правильно, так мне и надо! Мама в который раз
оказалась права. Типичный мерзавец! Очутившись наконец на тротуаре, Соня
двинулась к палатке:
– Дайте что-нибудь выпить!
– Выпить или попить? – деловито справился
молоденький продавец.
– Выпить! Лучше из баночки… Но не пива!
– Понял! Джин-тоник или водку с томатным соком?
– Водку!
Она схватила жестяную емкость, сорвала кольцо и единым духом
проглотила отвратительное пойло. Но ей сразу стало легче. Она швырнула банку и
что было сил поддала ногой. Видела бы ее сейчас Берта Яковлевна! Впрочем,
какая-то женщина все-таки очень удивилась: с виду приличная особа, непохожа на
алкашку, а ведет себя… Ужас просто!
Соня между тем уже поймала машину и вскоре дрожащими руками
отпирала квартиру. Ее мольбы были услышаны. На подзеркальнике в прихожей лежала
записка: «Я в Большом. Целую. Мама». Соня тут же ощутила досаду. Лучше бы мама
была дома, согрела бы ей ужин, отвлекла бы своими бесконечными разговорами… Но
ведь известно, нет в жизни счастья. Она первым делом отправилась в ванную, ей
хотелось как можно скорее принять горячий душ, чтобы смыть с себя мерзкий запах
псины. Теперь понятно, откуда эта вонь в его машине. Так пахнут антисемиты.
Псиной, перегаром, хамством… А собаки тут вовсе ни при чем. Ни одна даже самая
шелудивая собака не воняет так гнусно, как этот… Тоже мне любовничек! Нет, маме
про это говорить нельзя ни в коем случае, она меня со свету сживет. Подумать
только, ведь она всегда твердила: «Поверь, этот мерзавец еще и антисемит. Я это
пупком чую». А я-то, идиотка, смеялась над мамой. Господи, ну почему, почему я
не бросила его раньше? Я ведь давно его не люблю… Жалела, дурища проклятая. Вот
и получай…
Соня терла кожу жесткой мочалкой с ароматным гелем и, когда
в ванной уже было нечем дышать, облилась холодной водой и выскочила, накинув
халат. В прихожей надрывался телефон. Наверняка этот гад!
– Алло!
– Сонька, ты дома?
– Алиса, слава богу!
– Что стряслось? – встревожилась Алиса. –
Что-то с мамой?
– Нет-нет. Ты где?
– Я тут недалеко, я заеду?
– Алиска, какое счастье! Скорее, давай!
– А мама дома?
– В театре!
– Еду!
Через четверть часа Алиса уже входила в квартиру с букетом
умопомрачительных коричневатых тюльпанов.
– Это по какому случаю? – спросила Соня.
– Без всякого случая, просто попалась такая красота.
Привет, подруга. Жрать хочу смертельно.
– А выпить?
– Я же за рулем.
– Жалко, – вздохнула Соня, роясь в холодильнике.
– А что, есть повод?
– Угу.
– Ладно, по рюмашке дернем, так и быть. А что
произошло? Плохое или хорошее?
– Это как посмотреть…
– Уже интересно. Тебе помочь?
– Нет, что ты.
– Сонь, ты почему все время морду от меня воротишь, а?
Ты ревела?
– Ну ревела, и что?
– Ничего. Просто интересно – из-за чего.
– А тебе бы понравилось, если б тебя сучарой жидовской
назвали?
– Ну смотря кто… Если пьяный бомж, то мне бы, наверное,
было… безразлично.
– А если не бомж?
– А кто? Неужто кто-то из клиентов? – испугалась
Алиса.
– Боже сохрани!
– Ясный перец, твой Славик.
– Откуда ты знаешь?
– Догадливая я, Сонечка.
– Слушай, Алиска, ты что, как мама, пупком чуешь в нем
антисемита?
– Не знаю, пупком или еще чем, но чую.
– Но ты же не еврейка!
– Ну и что? – удивилась Алиса. – По-твоему,
антисемиты противны только евреям?
– Алиска, почему у меня все так?
– Что – все? – ласково и чуть покровительственно
улыбнулась Алиса.
– Ну жизнь… Личная жизнь… Почему мне так не везет?
– А кому везет?
– Бывает же…
– Редко.
– Это да. Но все-таки. Хоть раз в жизни может повезти?
Лицо Алисы исказилось гримасой такой боли, что Соня даже
испугалась. Неужели она все еще мучается?
– Раз в жизни обязательно повезет. В сорок лет ничего
не кончено еще, Сонька. Вот давай за это и выпьем, а потом ты мне все
расскажешь.
Они выпили по рюмке водки, и Соня, захлебываясь слезами, все
поведала подруге.
– Говнюк! – определила Алиса. – И слава богу,
что ты наконец с ним распрощалась. Я надеюсь, что распрощалась.
– Я его видеть больше не могу. Алиска, может, мне в
брачное агентство обратиться, а?
– Не будь дурой, какое брачное агентство?
– Мне сегодня Норка все уши прожужжала.
– Нет, Соня, не для нас это. Да и какие женихи из
агентства с твоей мамой? Смешно! Нет, тебе другое нужно… – задумчиво
проговорила Алиса, вертя в тонких пальцах хрустальную рюмку.
– А что? Что мне нужно? Родить?
– Родить? Я об этом не думала…
– А о чем ты думала?
– О том, что тебе просто необходимо научиться жить
одной.
