И словно в ответ на ее мысли, Олег Степанович сам ей
позвонил:
– Привет, Наталья! Что делаешь?
– Глажу.
– А я, знаешь ли, хотел тебя поблагодарить.
– За что?
– За тетю Лену. Она так здорово у меня убрала, совсем
другое дело.
– Олег, я как раз собиралась тебе звонить…
– Еще куда-то в гости пригласить решила? Или к себе?
– Нет, у меня тут другое… Гущин принес рукопись второго
романа. Он тоже очень хорош, вот я и подумала: а не выпустить ли сразу два, как
ты думаешь?
– Неплохо бы, только надо еще с Кузоватовым поговорить,
ты ж его знаешь… Но я сперва хочу сам посмотреть. Хотя твоя рекомендация сама
за себя говорит.
– Олег, у меня еще вопрос… Он первый раз сам тебе
рукопись принес?
– Ну да, а что?
– Ты говорил, его вроде бы Жихарева рекомендовала?
– Да.
– А в какой форме?
– Не понял.
– Ну я хочу спросить… Она что, письменно его
рекомендовала или как?
– Или как. Она позвонила и очень настойчиво советовала
поговорить с молодым человеком, который принесет весьма талантливую вещь. А почему
тебя это интересует, я что-то не пойму.
– Буду с тобой откровенна. Ты же знаешь, как я «обожаю»
Валерию Семеновну.
– Это к делу не относится. Ты же сама утверждаешь, что
Гущин талантливый…
– Да, конечно, но что-то меня в нем настораживает, вот
я и решила просто в самой себе разобраться, не связана ли эта настороженность с
моим отношением к Жихаревой.
– Ну, Наталья, это уж чересчур, какие-то бабьи
глупости, даже не ожидал от тебя… Какая, к черту, разница, кто его
рекомендовал, если книга талантливая и будет иметь успех?
– Тоже верно.
– И кончай ты эти интеллигентские самокопания, они до
добра не доведут… Или… Постой-постой, а он, часом, за тобой не приударил?
– Да бог с тобой, Олег! – вдруг покраснела Тата и
порадовалась, что видеотелефонов еще нет. – Я ему в матери гожусь!
– А то я уж подумал…
Она могла бы поклясться, что в голосе главного редактора
прозвучала явная ревность. Еще только этого не хватало!
– Наталья, а что ты завтра делаешь, может, сходим в
театр?
– Нет, Олег, я завтра не могу, я обещала дочке… –
испуганно залепетала Тата. – Ну ладно, ты там не скучай! – И
поспешила повесить трубку.
Бедолага Олег, видно, ему так тоскливо, что он хватается за
меня как за соломинку. Ничего хорошего из этого выйти не может. Только
испортятся наши прекрасные дружеские отношения. И ведь его зовут не Пашей…
Всю субботу Соня пролежала на диване лицом к стене. Благо
мама куда-то исчезла и можно было свободно упиваться своим горем и безмерно
себя жалеть. Но под вечер позвонила Антонина Михайловна и по голосу Сони поняла,
что та в растрепанных чувствах.
– Киснешь?
– Кисну, да.
– Не надоело?
– Пока нет.
– Сонечка, ну не стоит он того, мать его за ногу!
– Да я не из-за него…
– Знаю, знаю, из-за своей пропащей жизни. Ну и как ты
киснешь? Лежишь на диване и льешь слезы? Очень продуктивное занятие!
– Тетя Тоня, а что вы предлагаете?
– Да пока ничего. А где мать?
– Я не знаю, она утром что-то невразумительное сказала…
– Да ты небось и не слушала, упоенная своим горем.
– Наверное, да… Кстати, тетя Тоня, спасибо вам за
подарки!
– Скажи-ка мне, душа-девица, Берта скоро вернется?
– Понятия не имею.
– А что, если я к тебе зайду, я тут неподалеку.
Примешь?
– Господи, я так рада!
– Вот и отлично. Даю полчаса, чтобы привела себя в
божеский вид.
Соня бросилась в ванную, умылась, переоделась и к приходу
Антонины Михайловны и в самом деле была уже похожа на человека.
– Сонька, ну что за так твою мать, краше в гроб
кладут! – воскликнула Антонина Михайловна. – Никуда это не годится. А
что, Берта не объявлялась?
– Нет. Она вам нужна?
– Наоборот, она мне сейчас совсем даже не нужна, –
почему-то перешла на шепот пожилая дама. – Я как раз хочу поговорить с
тобой без нее.
– Господи, – перепугалась Соня, – вы что-то
знаете о маме? Она больна, да?
– Нет, ты совсем сдурела! Я что, по-твоему, явилась
сюда сообщить, что твоя мама умирать собралась? Боже упаси! Ничего такого,
слава богу, нет. Я хочу поговорить о тебе. Сонька, так жить нельзя! Я обожаю
Берту, но она тебя схавала! Она твою жизнь, можно сказать, заела – и все от
бешеной любви к единственной дочке. А у тебя не хватает ума или сил ей
сопротивляться.
– Я сопротивляюсь… – не слишком уверенно возразила
Соня.
– Ты? Я видела твой протест! Этого пьяного субъекта,
мать его за ногу! Это, моя милая, не протест, это соломинка, за которую ты
хваталась, чтобы не захлебнуться в материнской любви. Я сама мать и знаю, что
такое любить свое чадо, но меру-то во всем нужно соблюдать. И я вот что хочу
тебе предложить… А рюмашка у тебя найдется?
– Найдется, найдется, – обрадовалась Соня. Ее
угнетал этот разговор.
– А ты со мной дернешь?
– Могу.
Они уселись на кухне. Соня достала из холодильника какие-то
баночки, мисочки, но тетя Тоня распорядилась:
– Никакой жратвы не надо, только хлебца черненького и
соленых огурчиков. Под это дело самая задушевная беседа получается, а нам с
тобой это очень надо сейчас… Ну давай, Сонька, за твою маму выпьем, чтобы она
была здорова и чуть-чуточку меньше тебя любила. Да ты не хмурься, я ж из лучших
побуждений… Я к вам из самой Америки примчалась… Эх, как мне там ее не хватает,
знала б ты… И вообще… Ну так вот, Сонька, что я придумала. Я хочу пригласить
тебя к нам, в Америку, месяца на два. Поживешь, оглядишься, я тебя кое с кем
познакомлю, вдруг без Берты что и сладится. Отдохнешь, силенок наберешься,
впечатлений, а там, может, и отлипнешь немного от маминой юбки, а то и замуж
выйдешь. Необязательно на всю жизнь, но, как говорится, лиха беда начало… Как
ты на это смотришь?
– Идея неплохая, но, увы, несбыточная.
– Это еще почему? Из-за работы?
– Нет, тетя Тоня, не из-за работы, хотя такую работу
терять тоже не хотелось бы…
– Но Берта мне сказала, что ты не так уж много
получаешь.
– Получаю я немного, но зато имею возможность ездить за
очень маленькие деньги. Всякие рекламные туры… Но дело даже не в этом. Сейчас,
тетя Тоня, практически невозможно простому человеку поехать в Америку.
