Но я любила поэзию и скучала по ней. Однажды, спустя несколько недель, я вновь решила к ней вернуться. Я решила, что с ее помощью смогу стать счастливее.
Счастливые стихотворения. Яркие, полные солнечного света, любви и радости строки, как две женщины на рекламных листовках, которые лежали в «Моне». В них говорилось, что в городе проводится творческий семинар — «Любовь к жизни». Эти женщины обещали не только научить любить поэзию, но и объяснить, как посредством поэзии любить самих себя.
Запишите меня!
Г-7 на вашей карте. Зал для проведения культурных мероприятий в городской библиотеке.
На улице так темно.
Семинар начинался как раз в то время, когда в школе заканчивались занятия, поэтому я бежала бегом, чтобы не опоздать. Но даже если я опаздывала, то никто не ругался, все, наоборот, были рады меня видеть.
Осматриваясь вокруг, понимаю, что в «У Рози» кроме меня никого нет. До закрытия еще полчаса. И несмотря на то что я ничего не ем и не пью, меня так и не попросили уйти, так что могу еще посидеть.
Представьте десять-двенадцать оранжевых кресел, стоящих в круг, на противоположных концах — две счастливые женщины с рекламы. Единственная проблема — они были не такими счастливыми, какими хотели казаться. Кто бы ни делал эту рекламную листовку, он явно поднял им уголки губ в фотошопе.
Они писали о смерти, о человеческой злости, о разрушении — внимание, цитата — «зеленовато-голубоватой орбиты клоками белого».
Серьезно, именно так они это описывали.
Они называли нашу планету беременным газообразным инопланетянином, нуждающимся в аборте.
Еще одна причина, почему я ненавижу поэзию: кто говорит «орбита» вместо «шар» или «сфера»?
«Взорви себя, — говорили они. — Дай нам увидеть то, что у тебя глубоко внутри, все самое темное».
Мое глубокое и темное?
Вы что, мои гинекологи?
Ханна.
Как часто я хотела поднять руку и сказать: «Эмм, так когда мы перейдем к счастливой части? Вы расскажете нам, как научиться любить жизнь? Ну, как говорилось в рекламе: „Поэзия: Любовь к жизни“? Я здесь именно для этого».
Однако я кое-что вынесла из этого семинара. Что-то хорошее?
Нет.
Эмм… сложно сказать.
На семинаре помимо меня был еще один человек из нашей школы. Считалось, что у него талант.
Кто это?
Редактор нашей школьной газеты «Бюро находок».
Райан Шейвер.
Вы знаете, о ком я говорю. Уверена, вы, мистер Главный редактор, ждете не дождетесь, когда я произнесу ваше имя вслух.
Итак, аплодисменты!
Райан Шейвер!
Время рассказать, кто вы такой на самом деле.
Двигатель газеты.
Ты же знал, что сейчас речь пойдет о тебе, Райан. Уверена, что как только я заговорила о поэзии, ты должен был догадаться. Хотя ты, скорее всего, надеялся, что то, что между нами произошло, не стоит отдельной истории в моих записях.
То стихотворение, которое мы разбирали в школе. Боже, это она его написала.
Помнишь, я же говорила, что все это плотно связанный, эмоциональный шар, а я здесь конструктор.
Закрываю глаза и крепко сжимаю зубы, чтобы не закричать. Или не заплакать. Не хочу, чтобы она его читала. Не хочу слышать это стихотворение в ее исполнении.
Хотите услышать последнее стихотворения, которое я написала, прежде чем навсегда завязать с сочинительством?
Нет?
Ну, хорошо. В любом случае, вы уже его читали. Оно очень популярно в нашей школе.
Потихоньку расслабляю мышцы лица.
Мы обсуждали это стихотворение на уроке английского языка. И все это время Ханна была в классе.
Некоторые из вас его помнят. Не дословно, конечно, но вы знаете, о чем я говорю.
Газета «Бюро находок» выходит раз в полгода. Это своеобразная коллекция вещей, которые Райан находит в школе и на прилегающей территории.
Например, любовное послание, спрятанное под партой, которое так и не дошло до адресата. Райан закрасил имена и отсканировал письмо для своего издания.
Или фотографии, которые выпали из личных ящичков или из карманов курток.
Кому-то, наверное, будет интересно, как Райану удается находить столько увлекательных вещиц? Неужели у него такой нюх? Или же он просто мелкий воришка?
В точности такой вопрос я задала ему после одного из наших совместных творческих семинаров. И он поклялся, что все, что попадает в газету, он находит случайно. Иногда, и он это признает, бывает, что ему в ящик подсовывают разные записки или фотографии. Но он никогда не переходит черту дозволенного — зачеркивает имена в письмах, номера телефонов, размещает только пристойные фотографии.
Он собирает пять-шесть страниц качественных, горячих материалов и печатает пятьдесят копий, после чего скрепляет страницы степлером и раскидывает по школе — в туалетах, раздевалках, на спортивной площадке.
— Все время в разных местах, — рассказывал он мне. — Я никогда не повторяюсь.
Он считал, что таким образом люди, как и он, натыкаются на интересные вещи в неожиданных местах.
Итак, догадайтесь, о чем пойдет речь?
О моем стихотворении?
Точно! Он украл его.
Беру со стола салфетку и прикладываю ее к глазам.
Каждую неделю после окончания творческого семинара мы с Райаном сидели на ступенях библиотеки и болтали о том о сем. В первый раз мы просто смеялись над тем, что написали и прочли другие, особенно над их депрессивным настроением.
— Разве не предполагалось, что после этих семинаров мы станем счастливее? — спросил он.
Видимо, он записался на курс по той же причине, что и я.
Оглядываюсь — мужчина за стойкой завязывает мешки с мусором. Время закрываться.
— Могу я попросить стакан воды? — спрашиваю я.
После второго занятия мы сидели на ступенях и читали наши работы, стихотворения, написанные в разные моменты жизни.
Он смотрит мне в глаза, которые я растер салфеткой.
Но только счастливые стихотворения о любви к жизни — работы, которые мы бы никогда не решились прочесть перед этой группой жалких, депрессивно настроенных бумагомарателей. Мы рассказывали о себе, хотя это не характерно для поэтов.
На третьей неделе мы пошли еще дальше — обменялись тетрадями со своими сочинениями.
