Я наконец смирилась со своей репутацией — и она стала частью меня. Но не спешите с выводами, позвольте мне кое-что объяснить. Я ведь никогда тебе не нравилась, Брайс. На самом деле ты чувствовал ко мне отвращение, но нужно же было удостовериться в правдивости окружавших меня слухов.
Я надеру тебе задницу! Клянусь!
Ты трогал меня, думая, что используешь меня для удовлетворения своих низменных инстинктов… но это я тебя использовала. Ты был нужен мне, чтобы я смогла окончательно от себя отречься.
Давайте я вам все проясню. Я не сказала ему «нет», не оттолкнула его. Я только отвернулась, сжала зубы и старалась не расплакаться. Он все это видел. Он даже велел мне расслабиться.
— Просто расслабься, — сказал он. — Все будет хорошо.
Как будто его рукоблудство могло решить все мои проблемы. Но я так и не сказала тебе, чтобы ты отстал. И ты этого не сделал.
Ты прекратил гладить мой живот, теперь твои руки занялись моей грудью. Мизинцем ты залез мне в трусики и начал водить им от одного бедра к другому. Ты зарылся пальцами в волоски на лобке. И это все, что тебе было нужно, Брайс. Ты начал целовать меня в плечо, шею, скользя пальцами внутрь меня. Ты не останавливался. О, простите! Описание слишком подробное? Слишком непристойное? Когда ты закончил, Брайс, я вылезла из джакузи и пошла домой. Вот и все. Со мной было покончено.
* * *
Сжимаю ладонь в кулак и подношу к лицу. Глаза застилают слезы, но я вижу, что по пальцам струится кровь, кожа содрана.
Неважно, куда Ханна хочет, чтобы я пошел, я уже решил для себя, где проведу остаток ночи. Но сначала мне нужно вымыть руку. Ссадины горят, а от вида крови мне становится дурно. Кстати, всего в двух кварталах есть заправка, так что если пойти туда, я почти не отклонюсь от намеченного маршрута.
Добравшись до заправки, я прячу раненую руку в карман и захожу в магазин. Нахожу баночку медицинского спирта и набор пластырей, кидаю на прилавок несколько долларов и спрашиваю, где туалет.
— В конце зала, — отвечает продавщица.
Дверь приходится открывать плечом. Я включаю холодную воду и, опустив руку под струю, наблюдаю, как мою кровь уносит в канализацию. Открываю баночку со спиртом и быстро, одним движением, потому что если я хоть на секунду задумаюсь, то уже не смогу этого сделать, опрокидываю все ее содержимое на исцарапанную руку.
От ощущения, словно с меня сдирают кожу, я покрылся испариной и закричал в голос. После, как мне казалось, часа мучений я наконец снова смог шевелить пальцами. Используя целую руку и зубы, вытаскиваю пластырь и наклеиваю его на раны.
— Спокойной ночи, — говорю я продавщице, покидая магазин.
Когда я выбрался на дорогу, меня снова начало шатать. Осталась всего одна кассета — на ней синим лаком написан номер «13».
КАССЕТА 13. СТОРОНА А
В парке Эйзенхауэра никого нет. Я молча стою перед входом — здесь я проведу ночь, услышу последние слова Ханны Бейкер, а потом усну.
Фонари разбросаны по всей территории, но большинство либо перегорели, либо разбиты. Нижняя часть горки-ракеты тонет в темноте, а наверху, куда уводят ступеньки, луна освещает металлическую отделку.
Вокруг ракеты, как это часто бывает на детских площадках, насыпан песок. Я подхожу ближе к горке и рассматриваю конструкцию — в ее основании три металлических лепестка, а чтобы попасть на первый уровень, нужно подняться по лестнице и затем пролезть в отверстие размером с канализационный люк.
Я выпрямляюсь и понимаю, что лестница мне ни к чему — все, что нужно, это подтянуться и пролезть в люк. Что я и делаю.
Устроившись поудобнее, я достаю из кармана плеер и нажимаю кнопку «Проигрывать».
* * *
Одна… последняя… попытка.
Ханна шепчет, поднеся диктофон близко ко рту, так что я могу расслышать ее дыхание.
Я дам жизни еще один шанс. На этот раз я попробую попросить о помощи. Так, наверное, мне будет проще пережить то, что со мной происходит. Я устала бороться со всем одна.
Ты не права, Ханна. Я был рядом с тобой, но ты меня оттолкнула.
Конечно, если вы слушаете эти записи, значит, у меня ничего не вышло. Или у него ничего не вышло.
Сжимаю зубы и начинаю подниматься выше.
Сейчас вас от моей коллекции кассет отделяет всего один человек… мистер Портер.
Нет! Не может быть! Что он об этом знает? Он преподавал у нас с Ханной английский. Я и сейчас вижу его каждый день, и у меня нет ни малейшего желания, чтобы он узнал о существовании записей. Не хочу, чтобы он тоже слушал эти истории… обо мне… обо всех остальных. Вмешивать в это дело кого-то взрослого, да еще из нашей школы, — это уж слишком.
Что ж, давайте узнаем, что же случилось, мистер Портер.
Звук липучки — сначала она что-то открывает, а потом закрывает. Похоже, она куда-то засунула диктофон. В рюкзак? В куртку? Затем стук. Еще раз.
— Ханна. Рад тебя видеть.
Плохо слышно, но, очевидно, это он, как обычно, серьезный и дружелюбный одновременно.
— Заходи. Присаживайся.
Спасибо.
Это наш учитель английского, а также школьный психолог у учеников, чьи фамилии начинаются на буквы с А до Г, то есть Ханны Бейкер в том числе.
— Тебе удобно? Может, воды?
Все нормально, спасибо.
— Итак, Ханна, чем могу помочь? О чем ты хотела поговорить?
Эээ… я точно не знаю. Просто обо всем, наверное.
— Что ж, на это уйдет какое-то время.
Долгая пауза. Слишком долгая.
— Ханна, все в порядке. У меня столько времени, сколько потребуется. Скажи, когда будешь готова.
Дело… в том… Все так сложно.
Ее голос дрожит.
Не знаю, с чего начать. Ну, в смысле, столько всего произошло, я не могу это обобщить.
— И не нужно обобщать. Почему бы тебе не рассказать для начала, как ты себя сегодня чувствуешь.
Прямо сейчас?
— Ну да.
Потерянно, наверное. Опустошенно.
— В чем это проявляется?
Просто пустота внутри. Вообще ничего нет. Мне совершенно нет ни до чего дела.
— До чего, например?
Заставьте ее все рассказать. Продолжайте задавать вопросы, разговорите ее.
Вообще ни до чего. Мне плевать на школу… на саму себя… на одноклассников.
— А как насчет друзей?
