Хорошему человеку, хорошей сестре
Нильгюн Дарвыноглу (1961–1980)
посвящается
«Что иное может это означать, как не начало любви, если кто-то пробуждает в нас интерес и каким-то неведомым образом вторгается в нашу жизнь, и если мы ощущаем, что уже не можем жить без его любви?»
Марсель Пруст
Вступление
Эту рукописную книгу я нашел на дне пыльного сундука в 1982 году в Гебзе
[1]
, когда летом, по привычке, неделю рылся в беспорядочном «архиве» городских властей, набитом ферманами
[2]
, купчими, судебными реестрами и официальными ведомостями. Изящно переплетенная синей мраморной бумагой
[3]
, неясными очертаниями напоминающей сны, написанная четким разборчивым почерком, книга выделялась среди выцветших государственных бумаг и сразу привлекла мое внимание. Чья-то рука, видно, специально, чтобы заинтриговать меня, написала на первой странице название: «Приемный сын одеяльщика». Я быстро и с удовольствием прочитал эту книгу, на полях которой детской рукой были нарисованы люди с маленькими головами в одеяниях со множеством пуговиц. Книга мне очень понравилась, но переписывать ее было лень, и я незаметно сунул ее в портфель, злоупотребив доверием служителя, который относился ко мне уважительно и не наблюдал за мной, то есть попросту украл ее из этой груды, которую даже молодой каймакам
[4]
не осмеливался называть «архивом».
Первое время я снова и снова перечитывал книгу, не зная, как с ней поступить. Мое недоверие к истории все еще не прошло, и меня занимали не столько научные, культурные или исторические стороны рукописи, сколько само повествование. А это заставляло думать об ее авторе. Поскольку я и мои коллеги были вынуждены покинуть университет, я вернулся к старой профессии моего деда, который издавал энциклопедии; именно тогда мне пришло в голову вставить статью об авторе найденной мною рукописи в энциклопедию «знаменитостей», где я был ответственным за историческую часть.
Этому я стал отдавать все свое время, свободное от работы в энциклопедии и пирушек. Я обратился к основным источникам по этому периоду и увидел, что некоторые изложенные в книге события не соответствовали действительности: например, во время пятилетнего пребывания на посту главного везира Кёпрюлю
[5]
в Стамбуле случился большой пожар, и это было отражено в документах, но вот об эпидемии чумы, да еще так широко распространившейся, как было сказано в книге, и, казалось бы, достойной упоминания, в них не было ни слова. Имена некоторых везиров были написаны неправильно, некоторые были перепутаны, некоторые изменены! Имена главных астрологов не совпадали с указанными в дворцовых документах, но на этом я особенно не сосредотачивался, посчитав, что это сделано умышленно. С другой стороны, исторические события, отображенные в книге, в основном подтверждались, некоторые даже в деталях: например, убийство главного астролога Хусейна-эфенди было совершено во время охоты Мехмеда IV
[6]
на зайцев в угодьях дворца Мирахор; так оно описано и у Наимы
[7]
. Я решил, что автор книги, который, по-видимому, любил мечтать и читать, пользовался при работе подобными источниками, просмотрел уйму книг и что-то потом использовал. Книги Эвлия Челеби
[8]
, о котором упоминает автор, он явно только просмотрел, но из рукописи было непонятно, знали ли они друг друга. Я старался не терять надежды напасть на след моего автора, но тщетные изыскания в стамбульских библиотеках разрушили ее. Я не сумел найти ни один из трактатов и книг, преподнесенных Мехмеду IV в период с 1652 по 1680 год, — ни в библиотеке дворца Топкапы
[9]
, ни в других библиотеках, куда, по моему представлению, они могли быть переданы. Единственное, что мне удалось встретить в библиотеках, — это труды, переписанные «писцом-левшой», упомянутым в книге. Я попробовал проследить судьбу этих трудов, завалил письмами итальянские университеты, но оттуда приходили удручающие ответы; попытки найти на кладбищах Гебзе, Дженнетхисара и Ускюдара
[10]
человека, написавшего книгу, но не указавшего своего имени, результатов не принесли. Я прекратил поиск и написал статью для энциклопедии, исходя из содержания книги. Как я и опасался, статью не приняли, но не потому, что в ней не было достаточной научной обоснованности, а потому что человек, о котором я писал, не был известен.
Может быть, из-за этого мой интерес к книге еще более возрос. Я даже хотел уволиться, но я любил свою работу и своих товарищей. Было время, когда я каждому встречному рассказывал о книге с таким волнением, будто я не нашел, а написал ее. Чтобы привлечь к ней внимание, я говорил о ее символическом значении, о том, что она перекликается с сегодняшней действительностью, что, прочитав ее, я понял нынешние времена. После подобных слов молодежь, интересующаяся, в основном, политикой, отношениями Востока и Запада, демократией, заинтересовалась книгой, но вскоре эти молодые люди, как и друзья, забыли о ней. Один мой приятель, профессор, просмотревший книгу по моему настоянию, сказал, возвращая ее, что таких историй полным-полно в рукописях, которыми забиты старые деревянные дома в переулках Стамбула. Жители этих домов, если считают книгу Кораном, кладут ее на высокий шкаф, а если нет, то вырывают по листочку и используют для растопки печи.
И вот, снова и снова перечитывая книгу, воодушевляемый девушкой в очках, не выпускавшей из рук сигарету, я принял решение опубликовать ее. Читатель увидит, что при переводе на современный турецкий язык я совершенно не заботился о стиле: я читал несколько предложений из рукописи, лежащей на столе, а потом шел в другую комнату, к другому столу, где меня ждал лист бумаги, садился и пытался изложить современным слогом смысл прочитанного. Название книге дал не я, а издательство, согласившееся выпустить ее. Наверное, меня будут спрашивать, есть ли особый смысл в посвящении, означенном на первой странице. Мне кажется, болезнь нашего времени — это искать во всем некую связь. Поддавшись общей болезни, я и публикую эту историю.
