Он сильно разволновался, сказал, что может читать по-турецки, и ему, конечно, очень интересно прочитать книгу о Нем. Мы поднялись в мою комнату, выходящую окнами в сад. Сев за наш стол, я сразу же нашел книгу на том месте, куда положил ее шестнадцать лет назад; положил на стол перед ним. Он, хоть и с трудом, но читал по-турецки. Он погрузился в мою книгу с желанием прочитать о чем-то удивительном, но не противоречащем его здоровому и надежному миру, неприятное мне желание, которое я замечал во всех путешественниках. Я оставил его в одиночестве, вышел в сад и сел на софу так, чтобы видеть его в открытом окне.
Сначала он весело обратился ко мне через окно: «Сразу видно, что вы не были у нас в Италии!» Но потом он забыл обо мне. Изредка поглядывая на него, я просидел в саду три часа в ожидании, когда он прочитает книгу. Когда он закончил чтение, на лице его проступило смятение — он все понял; он несколько раз выкрикнул название белой крепости и болота, которое поглотило наше оружие; он даже стал что-то говорить мне по-итальянски. Потом, чтобы обдумать прочитанное и унять свою растерянность, он долго рассеянно смотрел в окно. Я спокойно наблюдал, как он, как обычно бывает с людьми в подобной ситуации, смотрел куда-то вдаль невидящим взглядом, а потом, как я и ожидал, его взгляд прояснился: вид из окна словно заворожил его. Нет, умные читатели поняли, он был не так глуп, как я подумал. Он начал лихорадочно листать страницы книги, а я ждал, когда он найдет то, что искал, он нашел и прочитал. Потом снова посмотрел в окно на сад: что видно из этого окна? Я, конечно, прекрасно знал, что он ищет: инкрустированное перламутром блюдо на столе было наполнено персиками и вишней, позади стола стояла плетеная софа, на ней лежали пуховые подушки такого же зеленого цвета, как, и оконная рама; а дальше он видел колодец, на который сел воробей, оливковые и вишневые деревья. Позади них на высокой ветке дерева грецкого ореха висели качели, чуть покачивающиеся на ветру.
1984–1985
