– Неглупая, надо сказать, тетка была. Что-то я сейчас
не вижу твоего поклонника. Ну ничего, появится, покажу.
– А сейчас, господа, – сказала Людмила, – мы
с вами поедем в мастерскую скульптора Н. Его вдова любезно предоставила
мастерскую культурному обществу. Там нас ждет небольшой концерт камерной музыки
и возможность передохнуть. Скульптор, гордость израильского искусства, погиб
несколько лет назад. В субботу ортодоксально настроенные элементы натянули
проволоку поперек дороги, а он ехал на мотоцикле и разбился насмерть.
– Да, страшная штука фанатики, – произнес кто-то
рядом, – и еврейские фанатики ничем не лучше других.
Когда мы вылезли из автобуса, Людмила попросила нас
подождать несколько минут.
– Кирка, внимание, он опять на тебя лупится.
– Где?
– Вон тот, слева, в голубой рубашке.
Действительно, мужчина лет шестидесяти пристально смотрел на
меня, можно сказать, сверлил взглядом. Однако это был не столько мужской
взгляд, сколько попытка то ли что-то вспомнить, то ли привлечь внимание.
Что-то в нем мне тоже показалось знакомым. Нет, я
определенно его знаю. Мне не хотелось встречаться с ним глазами, прежде чем я
вспомню, кто же он такой. И вдруг маленькая женщина в желтой панамке крикнула:
– Марат Ильич! Марат Ильич! Идите сюда!
Вот так номер! Марат! Марат в Иерусалиме! Чудны дела твои,
Господи!
– Кирка, это что, тот Марат? – У Любки глаза на
лоб полезли.
– Кажется, да.
– Что значит – кажется?
– Любашка, да я же его почти двадцать лет не видела…
Смотри, он идет сюда, что же делать…
– Кира, сколько лет, сколько зим!
– Да, порядочно.
– Я вас сразу узнал, вы почти не изменились. Странно, я
последнее время очень часто вас вспоминаю.
– С чего бы это?
– Видно, время пришло подводить кое-какие итоги.
– Ну и как?
– Ничего лучшего в моей жизни не было.
– С чем вас и поздравляю.
– Кира, не надо желчи! Я и сам все понимаю. Вы здесь в
гостях?
– В гостях.
– В Тель-Авиве?
– В Тель-Авиве.
– А я читал курс лекций в университете и вот остался на
две недели отдохнуть у друзей. Кира, мы должны увидеться и спокойно поговорить.
Мне это необходимо. Ради Бога, дайте ваш телефон. И не надо смеяться. Я позвоню
непременно, или нет, знаете что, давайте просто завтра встретимся.
– Завтра я занята.
– Тогда позвольте я все-таки запишу ваш телефон.
– Да записывайте, мне не жалко, все равно ведь зря.
– Кира, не надо, подумайте, ведь прошло двадцать лет,
даже чуть больше.
– Да, я заметила.
Тут нас повели в мастерскую, выдолбленную в скале,
просторную и прохладную.
– Кирка, что он хочет? – накинулась на меня Любка,
деликатно отошедшая при его приближении.
– Телефон.
– Зачем?
– Понятия не имею.
– Кирюшка, ты чего как в столбняке?
– Знаешь, для меня это как-то многовато – Иерусалим с
тремя религиями и Марат двадцать лет спустя. Кошмар какой-то!
– Да, не слабо!
– Вот черт, все мне испоганил! Я была в таком восторге,
в таком радостном волнении, а тут он, здрасьте вам! И все насмарку! Что это за
проклятие такое! И нет чтобы он мне где-нибудь на шуке встретился, нет, именно
в Иерусалиме!
– Кирка, возьми себя в руки и не позволяй этому
сукиному сыну портить тебе настроение. Еще не хватало! Он этого не стоит!
– Верно, Любашка, ты права! Ты только не отходи от
меня, ладно? Не дадимся ворогу! Отряхнем его прах с наших ног к чертям
собачьим!
Но, сколько я ни старалась, прежнее состояние духа было
бесповоротно утрачено. Во всяком случае на сегодня. Я же оптимистка.
Уже на пути в Тель-Авив Люба шепотом спросила:
– А если он все же позвонит, ты с ним встретишься?
– Сама не знаю. Может быть. Интересно все-таки.
– А про Дашку скажешь?
– Еще чего! Много чести. Перетопчется.
– А Дашке скажешь?
– И не подумаю! Что я ей скажу, сама посуди? Знаешь,
доченька, я тут на экскурсии твоего папулю встретила, не желаешь ли на него
поглядеть? Так, что ли? Любка, знаешь, я себя героиней сериала чувствую.
Венесуэльского.
– Да уж действительно, есть во всем этом какой-то
венесуэльский душок.
Мы расхохотались.
В Тель-Авиве, едва мы вылезли из автобуса, Марат решительно
подошел ко мне.
– Кира, в какое время вам удобнее звонить? Вы когда
встаете?
– О, я встаю очень рано, но сразу же ухожу купаться.
Так что лучше звонить вечером.
– Тетки! Вот вы где! – К нам подбегала
Дашка. – Мама, ты что, очень устала? Да?
– Это ваша дочь? – изумленно спросил Марат.
– Да.
– Очень красивая!
Любка тем временем ловко отвела Дашу в сторонку.
– А я не знал, что у вас есть дочь.
– А что вы вообще обо мне знаете?
– Ну… так… кое-что знаю, нет, выходит, ничего не знаю.
А сколько же лет вашей дочери?
– Двадцать, – брякнула я сдуру и тут же
испугалась. Вдруг он догадается? – Ну ладно, Марат Ильич, мне пора. Всего
доброго!
– Кира, я завтра вечером позвоню.
Я только пожала плечами.
Дашка сразу приметила, что я не в своей тарелке.
– Мама, что-то случилось? Ты какая-то не такая… Тетя
Люба, в чем дело, что с мамой?
– Думаю, она просто устала от впечатлений.
– Тетя Люба, поехали к нам ужинать, у нас от вчерашнего
обеда столько всего вкусного осталось!
– Да, Любашка, поехали, – поддержала я дочку, мне
боязно было оставаться наедине с нею.
– Хорошо, только ненадолго, а то Лизаня меня со свету
сживет.
– Тетя Люба, не надо делать из дочки какого-то монстра.
Я ей уже звонила, сказала, что ты у нас поужинаешь, и она нисколько не
возражала.
– До чего ж ты предусмотрительная, Дарья! –
обрадовалась Люба.
Дома Дашка распорядилась:
– Мамуля, первым делом ступай под душ, тебе сразу
полегчает, я тебя знаю!
Когда я вышла из ванной и мы втроем сели за стол, она
поспешила доложить:
