– Ах, нетрезвая? Всего лишь нетрезвая? Так, значит? Не
смертельно оскорбленная, а просто нетрезвая? Сию минуту останови машину!
Выпусти меня!
– Кирочка, прости ради бога, я просто неловко пошутил.
– Дурак! – сквозь зубы прошипела я.
– Дурак, признаю.
Но сама-то я хороша, какого дурака сваляла! Всю мою
невозмутимость как рукой сняло! Я готова была разрыдаться от давней обиды,
сотни злых язвительных слов вертелись у меня на языке, но нельзя, нет, ни в
коем случае! Как говорится, лопни, но держи фасон. Я и вправду чуть не лопнула!
– Ладно, оставим старые счеты, – проговорила я,
еле ворочая пересохшим от злости языком. – Куда ты меня везешь? Я
смертельно хочу пить.
– Потерпи еще пять минут!
И действительно, минут через пять он затормозил возле очень
милого загородного ресторанчика, стоящего на самом берегу моря.
– Славное местечко, верно?
– Кажется, да, – сухо отвечала я.
Хозяин ресторанчика оказался бывшим москвичом и вдобавок
бывшим аспирантом Марата.
– О! Марат Ильич! Добро пожаловать, страшно рад вас
снова видеть. Выходит, вам у нас понравилось, раз приехали сюда с дамой? Прошу,
прошу! Мадам, где вы предпочитаете сидеть, на воздухе или в зале? Я бы
советовал сесть на террасе, сегодня чудесная погода! Вы представляете, мадам,
две недели назад вдруг приезжает компания, я смотрю и глазам своим не верю –
мой научный руководитель, завкафедрой, к евреям ни с какого боку отношения
вроде бы не имеет, и вдруг тут, в моем ресторане! Вы думаете, мадам, я хоть на
одну минутку пожалел, что бросил точные науки? Ни боже мой! Это была голубая
мечта моей мамы – видеть меня кандидатом наук. Ну ради мамы чего не сделаешь, я
преподнес ей свою ученую степень, а потом сделал ручкой и уехал на историческую
родину. Ну не сразу, ну поманежили меня четыре года, но что такое четыре года в
сравнении с целой жизнью! Когда я думал, что до конца дней буду заниматься
этой, простите, Марат Ильич, чепухой, меня такая тоска брала! А тут маленький
ресторан на берегу моря, приезжают разные люди, кто с женой, кто с дамой, а ты
их приветишь, напоишь, накормишь, поговоришь за жизнь, правда, теперь почти все
говорят исключительно о деньгах, но все равно бывают очень интересные люди,
Миша Козаков запросто приезжает, другие разные знаменитости, про которых в
Союзе я только мельком слыхал…
– Сеня, – попытался перебить его Марат.
– …и все Сеню уважают, у Сени уютно, Сеня вкусно
кормит, а кто в Союзе уважал занюханного кандидата?
– Вы большой молодчина, Сеня! – встряла я,
утомленная его монологом. – Самое главное в жизни – найти свое место, и
вам это удалось! – изрекла я глубоко банальную истину.
– О мадам! Я сразу увидел, что вы умная женщина! Марат
Ильич, у вас, прошу прощения, отличный вкус! Но я, кажется, разболтался, что
поделаешь, у меня длинный язык! Мой папа, царствие ему небесное, всегда
говорил: «Сеня, у тебя будут неприятности с советской властью через твой
длинный язык!» У меня таки были неприятности с этой властью через все – через
длинный язык, через, прошу прощения, укороченную другую часть тела, Боже
избави, не мою, а моего папы, но я все-таки умел ее обдурить, эту власть,
кончил школу с золотой медалью, поступил в институт, а в ваш институт, Марат
Ильич, не очень-то любили принимать нашего брата, защитил диссертацию, дай Боже
вам здоровья, но стоило Сене уехать, как вся эта власть накрылась, дай Боже
здоровья Горбачеву! До чего жалко, что папа мой не дожил до ее конца…
– Сеня, помилуй, моя дама умирает от жажды!
– Ой, прошу прощения, мадам! Что будете пить? Советую
попробовать мой фирменный оранжад!
– Да, Кира, это страшно вкусно! – сказал Марат.
– Юлька! – крикнул Сеня. – Подай кувшин
оранжаду!
Буквально через полминуты примчалась прехорошенькая деваха
лет двадцати, с огромным задом и толстыми ножищами, в ярко-красной мини-юбке.
– Юлька! У тебя все дома? Ты чего так заголилась?
– Дядя Сеня, это теперь моя длина!
– Я тебе покажу твою длину! Чтобы я этого безобразия
больше не видел! Это ж надо! Ее длина! А что будем кушать? Хотите сами выбрать
или положитесь на меня?
– Полностью полагаюсь на вас! – сказала я. Его
болтовня разрядила и успокоила меня. Ко мне вернулось хорошее
настроение. – Марат, а почему этот Сеня, москвич, кандидат наук, говорит
как местечковый еврей? Он всегда так говорил?
– Да нет, это, наверное, для колорита, или гены
взыграли. Тебе тут нравится?
– Да, вот если бы он еще поменьше болтал!
– Сейчас просто очень рано, посетителей мало, а потом
ему будет не до нас.
Мы сидим и молча смотрим друг на друга. Его глаза
по-прежнему прекрасны, они завораживают меня, в них неподдельная боль. И что-то
еще… Что же это? Неужели любовь?.. Неужели я оказалась права и он все эти годы
помнил и любил меня? Несчастный человек – из трусости похоронил в себе любовь,
а она через двадцать лет все-таки рвется наружу… Да нет, вероятно, мне просто
хочется тешить себя этой мыслью…
– Кира, ты простила меня?
– Считай, что простила, как это у юристов называется –
за давностью. Знаешь, я столько раз представляла себе нашу встречу, так мечтала
все тебе высказать, а сейчас вот почему-то не хочется.
– Но ты же все высказала в том письме, – не без
ехидства произносит он.
– В каком письме?
– Разве ты в свое время не написала письмо в партком?
– Я? В партком? Да ты в своем уме?
– Ну, ты не адресовала его в партком, но оно туда
попало. И я был уверен, что ты все так и задумала.
– Что? – взвилась я. – Я задумала послать
письмо в партком? Да, я помню, я написала тебе письмо, это был акт отчаяния,
попытка поставить точку, но при чем здесь партком?
– При том, что кафедра моя была засекречена и все
личные письма автоматически попадали в первый отдел. Твое письмо тоже туда
попало, а оттуда его передали в партком! Спасибо, секретарь парткома был свой
парень, а то у меня могли быть большие неприятности.
– Но ведь из этого письма следовало только, что
какая-то бабенка в тебя влюблена, а ты, как высокоморальный советский человек,
ее отвергаешь.
– Да, но оттуда еще следовало, что у нас с тобой что-то
было, а моя жена, между прочим, работала в том же институте.
– Воображаю, как ты струсил!
– И не говори!
– Боже мой, Марат, неужели ты настолько не разбираешься
в людях, что подумал, будто я решила отомстить тебе с помощью партийной
организации? Извини, я полагала, что ты умнее. Еще одной иллюзией меньше. Вот
уж не думала, что ты сможешь еще чем-то разочаровать меня спустя двадцать лет!
