Мы уселись в эту примитивную посудину с педалями и поплыли.
– Как хорошо!
– Да!
– Мне никогда в жизни не было так хорошо, как в эти
дни. Теперь и умирать будет не жалко!
– Марат, прошу тебя, не надо этих разговоров.
– Я люблю тебя, ты понимаешь?
– Я понимаю, что тебе сейчас так кажется.
– Нет, не кажется. Ты совершенно верно сказала, что в
наших отношениях не было середины, только начало и конец.
– А ты полагаешь, что их можно раздвинуть и впихнуть
туда середину? Так не бывает.
– Но ведь можно начать вторую главу?
– Вторую главу? Нет, уж если, то эпилог.
– Не говори так, я люблю тебя, я с ума схожу, я готов
на все!
– Иными словами, ты готов на любой подвиг во имя любви?
Но он не услышал иронии.
– Да, на любой! Я приеду в Москву и тут же подам на
развод!
– Ну зачем же так радикально?
– Я хочу жениться на тебе и удочерить Дашу.
– Ух ты как размахнулся! А ты меня спросил?
– Разве ты не хочешь? – растерялся он.
– Замуж за тебя? Извини, нет, не хочу. Я вообще не хочу
замуж, ни за кого.
– А как же этот, Котя?
– Он поспешил объявить о нашей женитьбе, но практически
без моего согласия.
– Значит, ты его не любишь? А меня, меня ты любишь?
– Не знаю.
– Но я теперь все равно не смогу жить по-старому, ведь
у меня есть ты и Даша.
– Ну, без меня ты как-то обходился двадцать лет, а
Даша… Она так далеко, что просто не может играть в твоей жизни какой-то роли…
– Нет, ты, очевидно, не отдаешь себе отчета в том, что
со мной произошло. Я заново родился как мужчина, как человек. Поверь, в моем
возрасте это много значит… Когда ты возвращаешься?
– Двадцать третьего.
– То есть через две недели после меня. Я сегодня с утра
успел поменять билет и теперь лечу не в пятницу утром, а в воскресенье вечером.
Двадцать третьего… Я буду тебя встречать, и мы поедем к тебе. Ты примешь меня?
Так вот почему он опоздал! Кажется, я здорово заигралась!
– Нет, Марат, я тебя не приму. Я, конечно, буду очень
благодарна, если ты меня встретишь, ведь самолет прилетает глубокой ночью, и до
утра я тебя не прогоню, но…
Мы давно уже забыли про педали, и наше утлое суденышко само
по себе покачивалось на воде. Марат обнял меня, заглянул мне в глаза, и всю мою
решимость во что бы то ни стало противостоять ему как рукой сняло.
Мы долго еще плавали по пруду. Потом, простившись с
симпатягой лодочником, пошли снова бродить по аллеям. Мы даже мало говорили,
нам достаточно было просто ощущать друг друга рядом.
– Знаешь, я, кажется, сейчас умру с голоду, –
сказал вдруг Марат. – Надо бы спросить лодочника, где тут можно
перекусить.
– Ой, я совсем забыла, Дашка же нам с тобой приготовила
пакет с едой и термос с кофе, а я, идиотка, все дома оставила! Вот стыдобушка,
девочка с утра позаботилась о родителях, а мы… Просто срам!
– Да, нехорошо получилось, ну ничего, мы это на ужин
съедим, в знак покаяния. Кстати, Кира, как ты считаешь, удобно будет, если я
дам Дашеньке деньги, все-таки лишний человек в доме?
– А что ж тут неудобного?
– И еще мне хотелось бы купить ей что-нибудь, может,
какое-нибудь платье или туфли, ну, что там она хочет?
– Это ты у нее спроси.
Интересно, откуда у него деньги? Ну, заплатили ему за
лекции, но он как-то уж очень свободно тратит деньги, а ведь наша профессура
сейчас чуть ли не самая бедная часть общества.
Он словно угадал мои мысли:
– Я хотел сказать тебе, Кира, ты не думай, что я нищий
старый профессор. Дело в том, что я получил очень неплохое наследство от тетки
в Дании.
– А ты что, принц Датский? Вот уж не думала, что у тебя
не только глаза, но и кровь голубая.
– Ты опять шутишь, а я говорю серьезно. Там была весьма
существенная сумма, я разделил ее на четыре равные части, для каждого члена
семьи. Жена настаивала, чтобы наша с нею часть была общей, но я словно
чувствовал, и уперся. Таким образом, у меня есть деньги. Я в последние годы
часто езжу за границу, и так приятно чувствовать себя человеком.
– Интересно, на что ты тратишь деньги за границей?
– Да ни на что особенное. Просто чувствую себя
человеком – могу кого-то пригласить в хороший ресторан, купить подарки близким,
курить хорошие сигареты. Если нужно, могу взять напрокат машину.
– А на баб?
– Каких баб?
– Ну, на проституток, например?
– Да что с тобой, Кира? Какие проститутки! Во-первых, я
боюсь их как огня, а во-вторых, я считал, что давно уже завязал с этим делом.
Если бы не ты… Я уже сейчас с замиранием сердца думаю о ночи…
– О ночи?
– Ну да. Неужели ты думаешь, я смогу спать, зная, что
ты за стенкой? А ты сможешь?
Он посмотрел мне прямо в глаза, и я конечно же ответила:
– Нет!
– Смотри, Кирочка, кажется, какая-то едальня!
В самом деле, мы обнаружили палатку, торговавшую питой.
Мы подошли. Продавщица тоже оказалась русской. Она
настрогала нам горячей индюшатины с громадного вертела, положила ее в
разрезанную питу и спросила:
– Вам наполнить или сами будете?
На прилавке стояло штук двадцать стеклянных мисок, в которых
чего только не было – и соусы, и овощи, и разные салаты. Ты платишь только за
питу и индейку, а всего остального бери сколько хочешь.
– Нет, спасибо, мы сами! – сказала я и принялась
накладывать в питы баклажаны, перец, помидоры и еще кучу всякой всячины, а
потом полила все это каким-то соусом. Марат с удовольствием наблюдал за моими
манипуляциями.
Наконец мы сели за столик и накинулись на еду. Это было
страшно вкусно, но перемазались мы отчаянно. Небольших салфеточек не хватило.
Мы умирали со смеху, глядя друг на друга. Очевидно, продавщица поняла наши
затруднения и принесла нормальные салфетки.
– Вот спасибо! – сказал Марат, благодарно глянув
на нее синими глазами, и надо же, эта молодая, от силы лет тридцати, женщина
растаяла от его взгляда.
– Ладно уж, пойдемте, умоетесь как люди, а то сразу
видно, не умеете вы питу есть, все замурзались!
Она отвела нас в подсобку, где можно было умыться.
Я вышла первой.
– Ой, до чего же у вас мужик интересный! Хоть и
пожилой, а глаза – загляденье. И вас, видно, любит, уважительный такой. А дети
у вас есть?
