– А ты не сразу, мамуля, ты подробно расскажи все с
самого начала. Мамуля, ты плачешь? Ты что, до сих пор его любишь?
– Да нет, что ты. Я и забыла, какой он. Вот только
гляжу на тебя и вспоминаю: ты на него похожа, особенно глаза – точь-в-точь.
– О, значит он был красивый! – простодушно
воскликнула моя скромная девочка. – Мамуля, расскажи мне все, я обещаю
тебе, что не буду мучиться, не буду его разыскивать, как это делают в кино!
– Еще не хватало! Да его сразу кондрашка хватит! Скажи,
а почему ты вдруг затеяла этот разговор? Тебе кто-нибудь что-нибудь наболтал?
– Нет, мама, это дедукция. Просто я кое-что
сопоставила. Согласись, странно, что от человека ни одной фотографии не
осталось? Только твой рисунок. А кстати, это он?
– Да нет, скорее фантазия на тему. А его я, честно
сказать, уже и не помню. Мы с ним однажды, давным-давно, встретились, «средь
шумного бала, случайно», так я его не сразу и узнала. Так мечтала увидеть, что
его лицо сплылось в памяти.
– Ой, мамуля, расскажи, мне так интересно!
Пришлось ей все рассказать.
Мы встретились с Маратом у моей подруги Леры. Он был другом
ее любовника. Оба они были профессорами крупного технического института, оба
значительно старше нас. Стояла жара, Леркина мать уехала к сестре в Ленинград,
Лерка царевала одна в квартире, а я поехала к ней мыться – у нас не было
горячей воды. Едва я вошла в квартиру, как моя подружка затараторила:
– Иди быстрее мыться, а то через полтора часа придут
Волька с Маратом, посидим, выпьем.
– Ой, тогда надо навести марафет!
– Да он, кажется, вообще не по этому делу.
Но тут она попала пальцем в небо. Едва он вошел, я сразу
поняла Татьяну Ларину, то есть обомлела, запылала и в мыслях молвила: «Вот он!»
Любовь с первого взгляда. Чуть грузноватый, загорелый, седой, с синими-синими
глазами, он при виде меня тоже сомлел. Мы вчетвером уселись за стол, но ни я,
ни он не могли проглотить ни кусочка. Лера с Волей ели и пили, а мы только
изредка опрокидывали рюмку, не сводя друг с друга изумленных глаз. Заметив наше
невменяемое состояние, сообразительный Воля пошушукался о чем-то на кухне с
Лерой, она вызвала меня и быстро зашептала:
– Слушай, мы сейчас уедем на дачу, вернемся утром.
Давай действуй, он от тебя без ума, это невооруженным глазом видно! Да и ты
явно млеешь. Давай, Кирусик, не теряйся, он жутко интересный мужик, даже
завидки берут!
– Лер, ты что, в своем уме? Как это мы тут останемся
одни?
– А то ты не знаешь как! Очень даже просто! Ты что,
против?
– Да я-то не против, а вдруг он не захочет?
– Ну да, как же! Если только сдрейфит, тогда конечно…
Да ладно, на худой конец переночуешь тут одна, а мы в десять уже будем тут!
Чао!
Когда я вернулась в комнату, он по-прежнему сидел за столом
и вид у него был понурый.
– Что-то случилось? – сдавленным голосом спросил
он. – Почему они вдруг умчались?
– Я не очень поняла, но они часа через два вернутся,
что-то такое вспомнили…
Не могу же я сказать, что они просто оставили нас на всю
ночь. Положеньице! Он, похоже, вконец растерялся. Я ободряюще улыбнулась ему.
– Простите меня ради Бога, – начал он.
Ну вот, сейчас слиняет. А я первый шаг делать не умею.
– Простите меня, но я так давно не оставался наедине с
такой молодой и красивой женщиной… – честно признался он.
Ну и дела. Мужику за сорок, а он растерялся, как школьник,
нет, вернее, как гимназист, школьники в наше время так не теряются. Может, если
бы не эта его растерянность, я не влюбилась бы в него так безоглядно. Мне стало
его жаль: хотя в мои двадцать шесть у меня был некоторый жизненный опыт, но
просто подойти и обнять его я не могла. Мы сидели за столом, глядя друг на
друга безумными глазами, и говорили о чем-то постороннем, кажется об острове
Сааремаа, а почему – не знаю. И вдруг он протянул мне руку через стол, как
нищий, ладонью кверху.
– Помогите мне, – взмолился он.
Я подала ему руку, он крепко сжал ее, и я ответила на его
пожатие.
О, что это была за ночь! Сколько любви, сколько признаний,
сколько разговоров. Я была переполнена нежностью, а он все твердил, какое чудо
наша встреча, и я чувствовала, что это не пустые слова, что он тоже полон любви
и благодарности. Никогда прежде я не испытывала ничего подобного – каждую мою
ласку, каждое слово он воспринимал как величайший дар, а мне было бесконечно
радостно приносить ему эти дары. Мы заснули, когда уже стало светать. Я
проснулась первой и взглянула на часы. Половина шестого. Времени еще много,
Лера вернется в десять. Я смотрела на Марата и чувствовала – вот это мое
будущее, наверняка очень трудное, но будущее, и теперь на всем свете для меня
есть только он, и всегда был, просто я не знала, а все, что у меня было в
прошлом, быльем поросло. Но, как ни странно, чувства мои порождала не страсть,
а бесконечная нежность, замешенная на жалости, – он был так наивен и
неопытен в свои сорок с лишним. Да и неудивительно: он признался, что впервые
изменил жене, с которой без любви прожил больше двадцати лет. Кажется, я знаю о
нем почти все, о двух его взрослых детях, о преданной любви к покойной уже
матери и даже о том, что он, как и я, страшно любит кошек.
Вдруг он открыл глаза, и на лице его отразился испуг.
– Который час?
– Шесть.
– А где же Лера и Воля?
– Вернутся не раньше десяти, – успокоила я его.
– Ох, какое счастье, значит, у нас как минимум три часа
в запасе! Любимая… Это была самая счастливая ночь в моей жизни… Ты такая
молодая, красивая, а я… Скажи мне, неужто я тебе не противен, ведь я настолько
старше тебя…
Ну что тут ответишь, если тебя переполняют нежность и
любовь? И я только молча целовала его.
– Милая моя Кирочка, я ведь завтра уезжаю на три недели.
Я обмерла.
– Куда?
– В Эстонию, в отпуск. Скажи, ты… мы… мы сможем
видеться, когда я вернусь?
– И ты еще спрашиваешь!
– А где? Надо что-то придумать.
– Марат, тебе когда надо уходить?
– К половине одиннадцатого я поеду в институт, а после
часу дня я свободен как птица… до вечера, к восьми мне необходимо попасть на
дачу, ведь завтра мы… я уезжаю. Вещи надо собрать и вообще… Знаешь что, давай
встретимся в половине второго, пообедаем где-нибудь, а потом…
– А потом поедем ко мне.
– Разве это возможно?
– Да, я сейчас одна, мама с папой в Рузе.
– Вот и чудесно, значит, в половине второго встречаемся
у «Националя» со стороны Манежной. А сейчас иди ко мне, скорее…
