– Ну что, присядем на дорожку?
Мы присели.
– С Богом!
Едва мы вышли из квартиры, я сказала:
– Девочки, спускайтесь, я сейчас!
Я вернулась и зашла в комнату, где жил Марат. Присела на
злосчастный диван и прижалась щекой к подушке – мне казалось, она еще хранит
его запах. Если все будет хорошо, через несколько часов я буду с ним. Пора
ехать.
– Мамочка, если бы не папа, я бы сейчас слезами
умывалась, но теперь я знаю, мы скоро увидимся, да?
– Да, моя деточка.
– Это каким же образом? – заинтересовался Даня.
– Мы с мамой решили, что я полечу к ней на свадьбу!
Здорово, правда?
– Охо-хо, – тяжело вздохнула Люба. В отличие от
меня она всегда была пессимисткой.
И вот наконец последние объятия и поцелуи. У всех нас, кроме
Дани, глаза на мокром месте.
– Как я тебе завидую, Кирка, летишь в Москву! Ладно,
передавай там привет всем нашим, Альку с Васькой особо поцелуй. – Потом
она шепнула мне на ухо: – Ты клятву сдержала?
– Да! – твердо ответила я.
– Слава Богу!
Мне давно уже пора идти, но Дашка в последний раз кидается в
мои объятия.
– Мамулечка, позвони мне утром, ладно?
– Обязательно, деточка, обязательно позвоню!
В самолете рядом со мной оказалась старая еврейка, ни слова
не знавшая по-русски, мы с нею только вежливо друг другу улыбались. И хорошо.
Мне сейчас совсем не хотелось разговаривать с чужим человеком. Ведь через несколько
часов для меня начнется новая, незнакомая жизнь. Какой она будет? И сколько ее
будет, этой жизни? Ему ведь уже седьмой десяток. Но я сделаю все, чтобы ему
было хорошо со мной, я буду следить за его здоровьем, я прекрасно умею
ухаживать за больными… И пожалуй, нам действительно лучше куда-нибудь уехать,
чтобы привыкнуть друг к другу вдали от всех и вся. Наверное, лучше всего пока
поехать в Германию. У меня там есть близкие друзья-немцы, я позвоню им, попрошу
прислать приглашение и подыскать нам квартирку где-нибудь в Бонне или
поблизости. Я неплохо говорю по-немецки, там мы сможем спокойно оглядеться,
поездить, присмотреть какой-нибудь домик у моря… Сердце вдруг обрывается –
неужели все это будет? Я достаю из сумки пачку фотографий, которые только вчера
получила в фотоателье на тахане мерказит. Вот Марат с Дашей возле машины, а вот
он один на пляже – синее море, синяя рубашка, синие глаза… А вот мы с ним дома,
сидим за столом, и он смотрит на меня с восторгом и любовью…
И вдруг меня охватывает такое жгучее нетерпение, что,
кажется, я сейчас сойду с ума. Сколько еще лететь? Полтора часа? Невыносимо. А
самое ужасное будет в Шереметьеве – пока пройдешь паспортный контроль, получишь
багаж, пройдешь таможню… Какой ужас быть уже на московской земле и еще не знать,
что тебя ждет… Или не ждет… Нет, это невозможно… Я снова смотрю на фотографию
за столом. Конечно же, он ждет меня. Ждет. Не может быть никаких сомнений. От
ужасного волнения я заснула и проснулась, уже когда самолет пошел на посадку.
Разумеется, я простояла почти час в очереди на паспортный
контроль, и это глубокой ночью. Зато багаж получила на удивление быстро.
Тележка мне не досталась, и я поволокла свои сумки к очереди на таможню. Я чуть
не лопнула от нетерпения, стоя в этой очереди и подталкивая ногами сумки.
Какие-то люди, встречающие, толпились за воротцами. Я пристально вглядывалась,
но от волнения ничего не видела.
И вот наконец таможенник отпускает меня. Я хватаю сумки и
выволакиваю за воротца. Народу немного. Марата я пока не вижу. Сердце падает.
Не паникуй, говорю я себе. Он мог задержаться на парковке, мог подойти к другим
воротцам, мог, наконец, просто отлучиться по нужде. Проходит пять, десять,
пятнадцать минут. И вдруг я понимаю – он не приехал. Просто взял и не приехал.
Не решился сказать мне в лицо, что отказывается от меня. На это у него не
хватило сил, и он предпочел кинуть меня тут одну, с вещами, глубокой ночью.
Меня охватывает такое отчаяние, что я с трудом держусь на ногах.
– Что с вами? Вам плохо? – спрашивает какая-то
женщина.
– Нет, ничего, спасибо.
Ну что, оптимистка, получила по кумполу? А Дашка, что будет
с нею, когда она узнает? Все, больше никаких мужиков, ни новых, ни старых,
хватит! Только бы домой добраться без потерь. Я вспоминаю все ужасы, которые
рассказывают о таксистах в Шереметьеве, но что же мне делать, как быть?
Таксиста тоже еще надо найти. И вдруг я вижу, как по полупустому в этот час
залу задумчиво бредет итальянская кинодива. Она явно кого-то ждет.
– Васька! – ору я. – Васька!
Кинодива поднимает глаза и бросается ко мне.
– Васька, ты меня встречаешь?
– Нет, мне мама ничего не сказала. Мы с Игорем тут
друзей провожали. Но почему же ты не сообщила, что прилетаешь? Ой, что с тобой
такое? Ты заболела? Кира, Кира, почему ты плачешь? Что-то случилось? С Дашкой?
Кира, ну пожалуйста, скажи, в чем дело?
– Васька, Васенька, какое счастье, что ты тут! А где
Игорь?
– Сейчас придет, он каких-то знакомых встретил.
Кирочка, почему ты не позвонила, ты же знаешь, я всегда… Игорь, Игорь, иди
скорей сюда!
– Кира, вы откуда? – изумленно спрашивает
он. – А почему вы плачете?
– Игорек, милый, это я от радости, что вас встретила, а
то каково бы мне тут одной с вещами ночью…
– Но почему же вы не предупредили? И теща ничего не
сказала.
– Ладно, потом все выясним. Бери вещи и пошли, –
командует Васька.
Большой, добрый, с глазами и ресницами восточной красавицы,
Игорь подхватывает мои неподъемные сумки как пушинку и спешит к машине. Васька
обнимает меня, и я рыдаю у нее на груди. Это – родное. Ну как не быть оптимисткой,
когда в такую кошмарную минуту совершенно случайно в Шереметьеве оказываются
родные люди, готовые и помочь и утешить? Эта мысль помогает мне взять себя в
руки и даже улыбнуться. Улыбка, вероятно, вышла жалкая, потому что у Васьки
кривятся губы и она сама вот-вот разревется.
– Васенька, – говорю я уже в машине, – ты не
знаешь, Жука еще у мамы или она его уже ко мне отнесла?
– Понятия не имею, мама там со своим Смирновым, я ее и
не вижу почти.
Как мне хочется домой, к Жуке. Даже Алевтину не хочу сейчас видеть,
добраться бы до постели, прижать к себе Жуку, чтобы он запел, замурлыкал, и
заснуть, а потом проснуться, как будто ничего этого не было. Чтобы жить дальше,
надо навсегда забыть эту историю с Маратом, отсечь… А вдруг с ним что-то
случилось? Вдруг он заболел, попал в аварию, мало ли что бывает! Но как узнать?
Посвятить во все Волю? Ни за что, он такой бестактный! Я сама позвоню, утром
позвоню ему домой. И если услышу его голос, значит, он меня просто предал. А
если нет, попрошу его к телефону, – интересно, что мне скажут. Правильно,
дождусь девяти утра и позвоню. А потом уж буду решать, как жить дальше. И,
оставив себе этот жалкий клочок надежды, я немного успокоилась.
