10
Мы сидели на маленькой пристани перед домом Джейлян, я собирался прыгнуть в воду, но, черт, все никак не мог перестать слушать то, что они говорили.
— Что будем делать вечером? — спросила Иольнур.
— Давайте придумаем что-нибудь новенькое! — сказала Фафа.
— А! Ну тогда поехали в Суадие!
— И что там такое? — спросил Тургай.
— Музыка! — воскликнула Гюльнур.
— Музыка есть и здесь.
— Хорошо, тогда сама скажи, что будем делать.
Тут я нырнул и, быстро отплывая от берега, подумал, что в следующем году в это время я уже буду в Америке, вспомнил своих бедных родителей, покоившихся на кладбище, представил вольные улицы Нью-Йорка, чернокожих, которые будут играть на перекрестках для меня джаз, длинные бесконечные подземные переходы в метро, где никому ни до кого нет дела, его неиссякаемые подземные лабиринты, и, вообразив все это, повеселел, но потом вспомнил, что, если я останусь без денег из-за старшего брата и сестры, не смогу поехать в Америку в следующем году, и уже начал злиться из-за этого, как вдруг сказал себе — нет, сейчас я думаю о тебе, Джейлян, о том, как ты сидишь на пристани, как вытянула ноги, о том, что я тебя люблю и заставлю и тебя полюбить меня.
Через некоторое время я вынырнул и огляделся. Я уплыл очень далеко от берега, и мне почему то стало страшно: они были там, на берегу, а я был в соленой, полной водорослей, пугающей воде без конца и края. Внезапно я забеспокоился и быстро поплыл к берегу, словно за мной гналась акула, вышел из воды, подошел к Джейлян, сел рядом и от нечего делать произнес:
— Море такое хорошее.
— Но ты же сразу вышел, — сказала Джейлян.
Отвернувшись, я стал слушать, что рассказывал Фикрет. Он рассказывает о трудностях, которые иногда случаются в жизни людей с сильным характером: этой зимой у его отца внезапно случился сердечный приступ, и ему тут же пришлось в одиночку управлять всем бизнесом, да-да, в его-то восемнадцать лет, и он сам вел все дела и контролировал сотрудников, пока из Германии не приехал старший брат. Затем он сказал, что скоро он станет еще более важным человеком, потому что его отец может умереть в любой момент, и тут я заметил, что наш — давно умер и что сегодня утром мы ездили на кладбище.
— Перестаньте, ребята! Мне из-за вас стало грустно, — сказала Джейлян, встала и ушла к другим.
— Давайте придумаем что-нибудь?
— Давайте. Пошли куда-нибудь.
Фафа подняла голову от своего журнала: «Вы куда?»
— Куда-нибудь, где весело! — сказала Гюльнур.
— К крепости! — сказала Зейнеб.
— Мы же туда вчера ходили, — удивился Ведат
— Поехали тогда на рыбалку, — предложила Джейлян.
Туран пытался открыть банку с кремом: «Сейчас на рыбалку нельзя».
— Это почему еще?
— Поехали в Тузлу.
— Очень жарко, — сказал Фикрет.
— Я сойду от вас всех с ума, — сердито и обиженно сказала Джейлян.
— С вами каши не сваришь! — сказала Гюльнур.
А Джейлян спросила: «Так мы сейчас никуда не идем?»
Никто ничего не ответил. После долгой паузы крышка от банки с кремом выпала у Турана из рук и, покатившись колесом, перевернулась и упала к ногам Джейлян.
Джейлян отфутболила ее, и крышка полетела в море.
— Крем не мой, а Хюльи, — сказал Туран.
— Куплю новый. — ответила Джейлян, подошла ко мне и села рядом.
Я подумал, люблю я Джейлян или нет; поверил, что люблю. Пустые, глупые мысли от удушливой жары… Туран встал, подошел к краю пристани и стал смотреть в воду, туда, где упала крышка.
— Не надо, — вскочила Джейлян. — Ты не достанешь, Туран!
— Хорошо, тогда ты достань.
— Я? — спросила она. — Зачем? Пусть Хюсейн достанет.
— Не говори глупостей, — ответил Туран. — Я достану.
— Я достану — вмешался я. — Я только что плавал…
Я поднялся и подошел к краю пристани.
— Метин, ты такой хороший, — сказала Джейлян. — Хороший и умный.
— Ну давай, достань, посмотрим! — сказал Туран. Он указывал пальцем туда, куда упала крышка, словно приказывая мне.
— Не хочу, — внезапно ответил я. — Вода холодная.
Фафа расхохоталась. Я вернулся и сел на свое место.
— Хюлья, я куплю тебе новую банку, — пообещал Туран.
— Нет, я куплю ей новую банку, — сказала Джейлян.
— Вообще-то крем уже закончился, — заметила Хюлья.
— Ничего, все равно куплю. Какой это крем? — спросила Джейлян. И, не дожидаясь ответа, попросила умоляющим голосом: «Ребята, ну давайте придумаем хотя бы что-нибудь».
Тогда Мехмет сказал, что Мэри хочет поехать на остров, что напротив, и внезапно все мы ощутили это унизительное чувство — желание, чтобы девушка из Европы осталась всем довольна, и мы расселись по катерам. Я сел в один катер с Джейлян. Потом она еще сбегала домой, вернулась с двумя бутылками в руках и крикнула:
— У меня джин!
Кто-то крикнул: «Музыку забыли!», и Джюнейт тоже сбегал домой и принес из дома мерзкую коробку с колонками. Потом катера взревели и рванулись с места. Сначала носы катеров взметнулись в воздух. Небеса готовы были обрушиться на нас. Потом, когда катера набрали скорость, их носы опустились, и через полминуты мы были в открытом море. Тогда я подумал: они богатые, им все равно, если что-то сломается, поцарапается, износится, — ведь они богатые, катера у них мчатся сорок миль в час, а я чувствую позорный страх, страх, от которого руки-ноги дрожат. Джейлян, я тебя люблю. Но я говорил себе: не бойся, Метин, не бойся. Ты умный. Я верю в силу разума, да, я верил в нее.
Катера подлетели к скалистому берегу острова так, будто собирались разбиться об него, а потом, внезапно сбавив скорость, развернулись и тут же остановились. От маяка на другой стороне острова была видна только верхушка. Откуда-то появился пес, потом еще один, черный, и еще один — серый. Они прибежали вниз, на берег, подошли к скалам: яростно лают на нас. Бутылка джина гуляет по рукам, а закусить нечем. Дали и мне, я пил из горлышка, будто яд, пил жадно. Собаки продолжали лаять.
— Как взбесились! — сказала Гюльнур.
— Ну-ка, Фикрет, газани, интересно, что они будут делать! — сказала Джейлян.
Фикрет нажал на газ, и собаки как сумасшедшие помчались вокруг по берегу вслед за катером, обплывавшим остров вокруг. Все, кто был в катере, криками и песнями дразнили собак, а когда те озверели совсем, разошлись еще сильнее, кричали, выли, улюлюкали, а я подумал, что у них всех — не все дома, но этот шум, черт возьми, казался мне веселее, чем мертвый душный дом моей тети, и гораздо богаче и живее маленьких, пропыленных комнат, где на радиоприемниках лежали вышитые вручную салфетки.
