Однако путешествие, что ведет нас к пониманию смысла текста, как всегда, требует человеческих усилий. И даже больше, чем обычно: ведь у нас нет ни карты, ни компаса. Глубина текста связана с его насыщенностью и его стремлением задействовать эти фрагменты. Позвольте мне закончить мою речь третьей историей. Это короткая и очень личная история.
Я написал роман о группе художников-миниатюристов («Меня зовут красный»), действие которого происходило в эпоху классической османской литературы. Поэтому в один прекрасный день я очень заинтересовался историей Хосрова и Ширин. Эта история чрезвычайно популярна в исламской культуре Ближнего Востока. Поэтому миниатюристов так часто собирали в мастерских при персидских и османских дворцах, чтобы иллюстрировать ее. Меня больше всего всегда интересовала сцена, когда Ширин смотрит на портрет Хосрова и влюбляется в него. Художник, рисовавший эту сцену, должен был не только изобразить Ширин и все, что ее окружало, но и рисунок в рисунке — рисунок, из-за которого Ширин влюбилась. Так как эта драматичная сцена, как и вся история, является очень популярной, я видел ее в очень многих книгах, музеях и на репродукциях. Но всякий раз, когда я смотрел на эти рисунки, я ощущал беспокойство. Чего-то не было, чего-то не хватало…
На этих рисунках всегда изображена Ширин, пусть всегда и в разных одеждах и с разным выражением лица. Рядом с ней всегда ее служанки, хотя их позы и одежда тоже всегда разные. Всегда есть деревья, нарисован широкий луг. И портрет на рисунке всегда был, висел где-нибудь на ветках…
Впоследствии я постепенно понял причину своего беспокойства. Несмотря на то что на ветках дерева всегда был изображен рисунок, на нем никогда не было Хосрова, которого я ожидал там увидеть. И хотя я часто искал лицо Хосрова везде, я не сумел найти его ни на одной миниатюре.
На всех этих миниатюрах рисунок в рисунке был так мал, что Хосров всегда выглядел едва различимым красным пятном, лицо которого было невозможно разглядеть, а не еще одним героем миниатюры. А это, конечно же, противоречит основной идее истории о Хосрове и Ширин — о том, что можно влюбиться по портрету. Но мне нравится эта простота, основанная на незнании западной техники портрета, и чувствую, что мои истории и роман, который я пишу, должны исследовать этот хрупкий мир, истории и фрагментам которого я собираюсь придать новую форму с новым центром.
Глава 64
В ДРЕВНЕМ КАК МИР ЛЕСУ
Я сижу в лесу и жду. Рисунок мой готов. За спиной — мой конь, я куда-то смотрю… Вы не видите, на что я смотрю. Я смотрю с любопытством, а вы не знаете, что я вижу, хотя Хосров точно так же смотрит на Ширин, когда она купается в озере. На рисунке — они оба: и Хосров, и обнаженная красавица Ширин. Но миниатюрист, потрудившийся над созданием моего рисунка в Ширазе пятнадцатого века, решил не показывать, что я вижу, а лишь показать, что я присел что-то рассмотреть. Надеюсь, рисунок понравится вам хотя бы только по одной этой причине. Смотрите, как он замечательно нарисовал меня, заблудившегося в лесу, среди деревьев, веток и травы. Пока я жду, дует ветер, каждый листик на дереве тихонько шуршит, ветви покачиваются, а мне интересно: как художник сумел изобразить так много всего? Ветки раскачиваются от ветра, вырастают и распускаются цветы, по лесу пробегают волны, и весь мир дрожит. Мы слышим глухой шум леса, ровный гул мира. Художник терпеливо выводит этот трепет на своем рисунке по листику. И тогда вы заметите, что я тоже дрожу — от одиночества. А если вы посмотрите на меня еще немного, то поймете — какое древнее чувство испытываешь, когда сидишь один в лесу; чувство, древнее, как мир.
Глава 65
НЕРАСКРЫТЫЕ УБИЙСТВА И ДЕТЕКТИВНЫЕ РОМАНЫ: КОЛУМНИСТ ЧЕТИН АЛТАН И ШЕЙХ-УЛЬ-ИСЛАМ ЭБУССУУД-ЭФЕНДИ
Одна глава «Черной книги» посвящена колумнистам газеты «Миллийет» — одной из самых главных газет Турции. В романе они изображены как персонажи статьи, написанной героем-журналистом. Эти колумнисты появляются между другими главами с регулярными промежутками, вторгаясь в плавное повествование, и так как они влияли на форму романа, они стали для меня проблемой — ведь мне так нравилось писать от лица колумниста, гармонично объединяя фальшивую ученость с тонкой клоунадой, что эти статьи выдвигались на передний план романа, нарушая его равновесие и композицию. Даже сегодня, когда я слышу от читателей: «Я читал „Черную книгу“, журналисты получились прекрасно», я и радуюсь, и расстраиваюсь.
Чаще это говорят те, кто читал книгу в переводе. Полагаю, что западный читатель очарован тем, как странно и как поверхностно пишут обо всем колумнисты не только в Турции, но и в других странах, где имеют место те же культурные противоречия, что и в Турции. Численность колумнистов на земле постепенно убывает, но у тех, кто пишет в подобной манере, у колумнистов, все еще публикующих свои статьи в турецких газетах, есть свои определенные правила и привычки.
Настоящий колумнист в Турции пишет примерно 4–5 статей в неделю. Темой могут быть любые аспекты жизни, политики, истории. Они используют все писательские приемы и стили — от стиля обычного газетного репортажа до философских рассуждений, от воспоминаний до социологических наблюдений. Всё — от муниципальных проблем, например формы уличных фонарей, до проблем цивилизации — позиция Турции между Востоком и Западом — находится в сфере их интереса, внимания и компетенции. (Обычно читателя проще заинтересовать, если объединить проблему формы уличных фонарей с проблемой Востока и Запада.) Самые успешные из них всегда участвуют в конфликтах и дискуссиях; славу себе они зарабатывают участием в полемике, смелостью и резкими выражениями. Многие из них за свои статьи провели часть своей жизни в тюрьмах и залах суда. Читатели уважают и доверяют им скорее не за способность разъяснить ту или иную проблему или поведать о чем-либо, а за их смелость, резкость и настырность. Они невероятно популярны, так как предполагается, что они знают обо всем, потому что у них готов ответ на любой вопрос, потому что они — главные представители политической оппозиции, способные ответить любому и на все. Во времена, когда страна разделяется на два политических лагеря, именно они имеют доступ в любые части общества: в дома политических лидеров, в кофейни, где властвует народ, в правительственные организации, в самое сердце повседневной жизни. Так как читатели любят и доверяют им, они могут один день писать о любви, а на следующий — изложить свою точку зрения о Клинтоне и папе Римском, могут с одной и той же легкостью написать как о промахах Фрейда, так и о взяточничестве мэра. Поэтому они становятся своего рода «консультантами по всем вопросам». Десять или пятнадцать лет назад, прежде чем телевидение уничтожило в стране привычку читать газеты, для турецкого читателя колумнисты были высшей и самой уважаемой категорией журналистов. В те времена, когда я путешествовал на автобусе по Анатолии, каждый, кто узнавал, что я пишу статьи, сразу же спрашивал, для какой газеты я их пишу.
Когда я создавал в «Черной книге» образ колумниста Джеляля Салика и когда писал его статьи, самой главной моей заботой было то, чтобы он не получился похожим ни на одного влиятельного политика страны и ни на одного известного журналиста, чтобы тем самым не оказаться в тени этих прославленных личностей. Колумнист, которого я действительно опасался изобразить, был Четин Алтан — автор, чья эрудированность и широта освещаемых им вопросов, чей литературный талант и неоднозначные взгляды позволяют без всякого сомнения считать его самым талантливым и блестящим журналистом за последние пятьдесят лет.
