Пока Четин-эфенди пытался отыскать под дождем номер дома, я представил, как буду делать ей предложение. На самом деле эту сцену я десятки раз прокручивал и раньше: вот войду, с шутками вручу ей велосипед. Потом сяду — неужели смогу все это сделать? — итак, сяду, а через некоторое время, когда Фюсун принесет мне кофе, смело посмотрю в глаза её отцу и скажу, что пришел попросить руки его дочери, а велосипед — просто предлог. Мы еще немного посмеемся, пошутим, об общих страданиях и переживаниях никто и не вспомнит. Затем её отец решит угостить меня ракы, мы сядем за стол, а я буду любоваться Фюсун и счастливо, уверенно смотреть ей в глаза. Ведь я принял важное решение. А детали помолвки и свадьбы мы обсудим в следующий раз.
Машина остановилась перед старым домом, который я не смог как следует разглядеть из-за дождя. Сердце билось все сильнее. Я позвонил в дверь. Через некоторое время открыла тетя Несибе. Её явно изумил мой вид: я стою под дождем, с детским велосипедом в одной руке и огромным букетом алых роз в другой, а сзади Четин-эфенди держит надо мной зонтик. В лице тетушки промелькнуло некое беспокойство, но я не придал этому значения. Ведь каждый шаг, каждая ступенька приближала меня к Фюсун.
Её отец встретил меня на площадке: «Добро пожаловать, Кемаль-бей!» Я забыл, что в последний раз видел Тарык-бея год назад на помолвке. Казалось, мы не встречались с тех пор, когда они приходили к нам в гости на праздники. Возраст не обезобразил его, как других, но сделал каким-то неказистым.
А потом я вдруг увидел на пороге какую-то девушку и решил, что это старшая сестра Фюсун, потому что она была тоже красивой и похожа на Фюсун, только смуглой. Присмотревшись, я понял, что смуглая красавица и есть сама Фюсун. Это меня смутило. Волосы у неё стали иссиня-черного цвета. «Ну конечно, это ведь её натуральный цвет», — пытался успокоить меня внутренний голос. Я вошел в квартиру и уже собрался вручить розы и обнять её, как решил заранее, но по её взволнованному взгляду, по тому, как она подошла ко мне, понял, что Фюсун не хочет, чтобы я её обнимал.
Мы пожали друг другу руки.
— Ах, какие прекрасные розы! — воскликнула она, но букет у меня не взяла.
Она повзрослела и стала еще красивее. Должно быть, Фюсун заметила, что я нервничаю, потому что встреча проходила как-то странно.
— Ну разве они не прекрасны? — спросила она, указывая кому-то на розы.
Я встретился взглядом с человеком, на которого она смотрела, и подумал: неужели нельзя было в другой раз позвать на ужин соседского парнишку? Но не успел я договорить про себя эти слова, как понял, что ошибаюсь.
— Братец Кемаль, позвольте вам представить моего мужа. Феридун, — проговорила она будто невзначай.
Я как во сне посмотрел на симпатичного и упитанного юношу, которого звали Феридуном.
— Мы поженились пять месяцев назад, — объяснила Фюсун с таким видом, словно я должен её похвалить.
По глазам толстяка, пожавшего мне руку, мне стало понятно, что он ни о чем не подозревает. «Очень... Очень приятно! — пробормотал я, попытавшись улыбнуться Фюсун, прятавшейся за спиной своего мужа. — Вам крупно повезло, Феридун-бей! Вы женились на прекрасной девушке, у которой, к тому же, есть велосипед».
— Кемаль-бей! Мы хотели пригласить вас всех на свадьбу, — вмешалась тетя Несибе. — Но услышали, что ваш отец болен. Дочка, перестань прятаться за мужа! Забери-ка лучше у Кемаль-бея эти великолепные розы!
И моя возлюбленная, целый год бывшая предметом мечтаний, изящным движением взяла у меня из рук букет, приблизившись ко мне. Я смотрел как завороженный на подобные розам щеки, страстные губы, бархатную кожу, ароматную шею и упругую грудь, ради которых, как я понял уже тогда, готов на все. Но Фюсун тут же отдалилась. Я с изумлением смотрел на неё и не верил, что она — здесь, передо мной.
— Поставь цветы в вазу, доченька, — велела тетя Несибе.
— Кемаль-бей, выпьете ракы? — предложил Тарык-бей.
— Джив-джив, — отозвался кенар.
— А? Что? А, ракы... Ракы? Да... Выпью, выпью ракы... Я сразу опрокинул два стакана ледяной выпивки — специально на голодный желудок, чтобы быстрее ударило в голову. Помню, перед тем, как сесть за стол, мы некоторое время обсуждали принесенный мной велосипед, вспоминая то время, когда были детьми. Но притягательное чувство родства и близости, которое олицетворял собой наш велосипед, теперь почему-то исчезло. Я был еще в состоянии соображать достаточно ясно, чтобы осознать: это чувство исчезло потому, что она вышла замуж.
За столом Фюсун села напротив меня (сделав вид, что случайно — спросила у матери, куда сесть), но все время отводила глаза. В те первые мгновения я был растерян и даже подумал, что отныне совершенно не интересую её. И тоже старался казаться безразличным, пытался вести себя подобно добросердечному богатому родственнику, всегда занятому важными делами, который теперь нашел время привезти бедной родственнице свадебный подарок.
— Ну а когда ребенок намечается? — спросил я шутливо-безразличным тоном её мужа. На неё я смотреть не мог.
— Сейчас пока не собираемся, — ответил Феридун-бей. — Может, когда будет свой дом...
— Феридун еще слишком молод. Но уже сейчас он самый востребованный сценарист в Стамбуле, — похвасталась тетя Несибе. — Знаменитую «Торговку симитами» он написал.
Одним словом, весь вечер я пытался свыкнуться с произошедшим. Иногда с надеждой воображал, что история со свадьбой — шутка, что они заставили упитанного соседского парня сыграть роль первой любви и мужа Фюсун, чтобы разыграть меня, и скоро во всем признаются. Впоследствии, узнавая время от времени некоторые подробности их отношений, я начинал свыкаться с этой свадьбой, но так и не смог примириться с тем, что узнал в тот вечер: молодому мужу Феридуну было двадцать два года; он интересовался кино и литературой, денег зарабатывал еще очень мало, но уже писал сценарии для киностудии «Йешильчам». А еще — стихи. Так как по отцу они с Фюсун были родственниками, то в детстве тоже, как мы, часто играли вдвоем. Он даже катался с ней на нашем велосипеде. Слушая все это, я все больше замыкался в себе, — конечно, тут не обошлось без помощи ракы, которую от всей души подливал мне Тарык-бей. Мой беспокоиный разум, обычно при каждом первом посещении нового дома пытавшийся осмыслить незнакомое пространство — количество комнат, куда выходит балкон в дальней спальне, почему стол стоит именно здесь, — сейчас совершенно не интересовало это.
Единственным утешением для меня было сидеть перед ней и вдоволь любоваться ею. Хотя она стала замужней женщиной, но по-прежнему не решалась курить при отце, и поэтому мне не повезло увидеть тот очаровательный, столь любимый мной жест, которым она закуривала сигарету. Но Фюсун дважды провела рукой по волосам, как раньше, и три раза, пытаясь вступить в разговор, вдохнула и, слегка приподняв плечи, какое-то время выжидала — так она делала всегда, когда мы с ней о чем-нибудь спорили. Когда она улыбалась, во мне с прежней силой, как подсолнух из её грез, распускалось неодолимое ощущение счастья и надежды. Свет, струившийся от её красоты, её кожи и тела, от которого я был сейчас так близко, напоминал мне, что центр моего мира, мира, где я должен находиться, — рядом с ней. Все, что осталось позади, в прошлом — места, дела, люди, — было не чем иным, как «неловкими попытками отвлечься». Так как я это ощущал не только духовно, но и физически, мне хотелось встать, подойти к ней, взять её за руки и обнять. Но когда я осознавал свое положение и то, что ожидает меня потом, мне становилось так больно, что я не мог более погружаться в свои грезы и старался из последних сил играть роль богатого родственника — не только перед хозяевами дома, но и перед собой. Во время ужина Фюсун постоянно отводила глаза, но я заметил, что она чувствует, как старательно я держусь своей роли, и подыгрывала мне: изображала перед дальним богатым родственником, случайно заехавшим вечером в гости, молодую и счастливую женщину, которая недавно вышла замуж. Она нежно разговаривала с мужем, подкладывая ему бобы. Глядя на все это, я чувствовал, как гнетущая тишина во мне звенит все сильней.
