Не замеченный никем, я устремился в ту долину, что показал мне Доктор Нарин. На пустыре, окруженном тополями, где, я был уверен, меня никто не увидит, а ветер не разнесет сплетни, я вытащил пистолет и выстрелил подряд несколько раз. Так я использовал несколько пуль из подарка Доктора Нарина, тренируясь в стрельбе с близкого расстояния. Результаты удручали. Из трех выстрелов я ни разу не попал в тополь, в который целился с четырех шагов. Помню, некоторое время я стоял в нерешительности и пытался собраться с мыслями, глядя на торопливые облака с севера. Страдания молодого Вальтера…
[44]
Чуть поодаль я увидел гору, достаточно высокую, чтобы с нее можно было осмотреть владения Доктора Нарина. Я поднялся туда, сел и, несмотря на мысли, навеянные красотой пейзажа, подумал: интересно, в каком убогом месте закончится моя жизнь? Прошло много времени, но мне не явились ни ангелы, ни волшебные феи, ни мудрые старцы, помощью которых обычно пользуются пророки, кинозвезды, святые и политические лидеры в столь трудные моменты.
Пришлось вернуться в особняк. Ужасный врач с окровавленными губами уже напился крови моей Джанан, а сейчас сидел и пил чай с мамой и дочками-розами. Когда он увидел меня, его глаза засветились от радости, он собирался дать мне совет.
— Молодой человек! — сказал он мне.
Моя жена простудилась, у нее тяжелый грипп. Она на грани серьезного срыва из-за усталости, измотанности и бессонницы. Как мне удалось так ее утомлять? Как я могу столь дурно обращаться с ней? Мать и дочери смотрели на молодого мужа с подозрением.
— Я дал ей сильное лекарство, — сказал врач. — Она пролежит в кровати неделю.
Неделю! Пока этот шарлатан наскоро умял еще два миндальных: печенья и собрался наконец уходить, я подумал, что семи дней мне будет предостаточно. Джанан спала. Я забрал из комнаты несколько пустяковых вещиц, которые могли мне пригодиться, записки из архива и деньги. Я поцеловал Джанан в шею. Торопливо вышел из комнаты, словно солдат-доброволец, который торопится на защиту родины. Потом я сказал Гюлизар и ее матери, что у меня спешное дело, обязательство, от которого невозможно отказаться. Жену свою я поручаю им.
Они сказали, что будут ухаживать за ней, словно она их невестка. Я особо подчеркнул, что вернусь через пять дней, и, не оглядываясь на страну ведьм, призраков и разбойников, которую я оставлял за спиной, даже не взглянув на кладбище, где вместо сына Доктора Нарина лежал юноша из Кайсери, отправился в город, на автовокзал.
12
И вот я опять в пути! Эй, старые автовокзалы, развалившиеся автобусы, грустные пассажиры, я приветствую вас! Знаете, когда вы лишены возможности следовать своим обычным привычкам, вам становится грустно, вы чувствуете, что жизнь стала не такой, как раньше. Я решил избавиться от этой грусти, когда старый «Магирус» уносил меня из городка Чатык,
[45]
где тайно властвовал Доктор Нарин. В конце концов, я был в автобусе, пусть даже дряхлом, который кряхтел как старик, запыхавшись на горных дорогах. Но в сердце сказочной книжной страны, оставшейся позади, где-то в комнате лежала больная Джанан, и в той же комнате летал комар, коварно поджидавший ночи, до которого я так и не добрался. Я еще раз все продумал и просмотрел бумаги, чтобы закончить дело как можно скорее и с победой вернуться назад, чтобы начать новую жизнь.
Около полуночи, сидя уже в другом автобусе, я открыл глаза, пребывая между сном и явью, убрал голову от вибрировавшего стекла и с оптимизмом подумал, что, возможно, здесь впервые смогу увидеть тебя, Ангел.
Мимо окна текли темные равнины, страшные пропасти, реки цвета ртути, заброшенные заправки и рекламные щиты сигарет и одеколона с отвалившимися буквами, но я думал лишь о злодейских планах, эгоистичных мыслях, смерти и книге; я не видел гранатового света экрана телевизора, который мог подстегнуть мое воображение, не слышал душераздирающего храпа беспокойного мясника, возвращающегося домой после ежедневной резни на скотобойне.
В горном городке Аладжаэлли, где автобус оставил меня под утро, время года внезапно изменилось, и наступил не конец лета, не осень — пришла зима. В маленькой кофейне, куда я зашел, чтобы дождаться открытия государственных учреждений, помощник официанта, мывший стаканы, заварил мне чай. У него совсем не было лба, потому что волосы росли прямо от бровей. Он спросил меня, не из тех ли я, кто приехал послушать Шейха. Чтобы убить время, я сказал, что из тех. Он налил мне очень крепкого чаю и не удержался от удовольствия рассказать о чудесных способностях Шейха лечить больных и помогать бесплодным женщинам, но основным его талантом было умение согнуть взглядом вилку и открыть кончиком пальца бутылку пепси-колы.
Когда я вышел из кафе, зима кончилась, осень так и не наступила, и давно стоял жаркий, полный мух летний день. Как и подобает решительному и зрелому человеку умевшему решать проблемы, я пошел прямо на почту и, ощущая легкое волнение, внимательно оглядел сонных сотрудников и сотрудниц, которые читали за столами газеты, пили чай и курили, сидя на скамейках. Его не было среди них. Одна работница почты выглядела как нежная сестра, поэтому я решил расспросить именно ее, но она оказалась настоящей мегерой. Прежде чем сказать мне, что Мехмед Булдум только что ушел на доставку, она задала мне массу вопросов: кто я такой? Не хочу ли подождать я здесь? Сейчас рабочий день, не смогу ли я прийти потом? Мне пришлось сказать, что я его товарищ по армии, оказался здесь проездом из Стамбула и что у меня есть влиятельные друзья в Главном почтовом управлении. Между тем у Мехмеда Булдума, который только что, минуту назад, ушел с почты, было достаточно времени, чтобы исчезнуть на улицах, по которым я бегал, путая названия, потеряв надежду.
И все-таки, расспрашивая всех и каждого — скажите, почтальон Мехмед здесь не проходил? — я блуждал по улицам. Пестрая кошка лениво вылизывалась на солнце. Молодая симпатичная женщина, вытащив простыни и подушки на балкон, смотрела на рабочих муниципалитета, забравшихся на фонарный столб. Я увидел черноглазого мальчика, — он сразу понял, что я не здешний. «Что надо?» — спросил он меня с видом задиристого петушка. Если бы рядом была Джанан, она сразу же подружилась бы с этим чертенком, начала бы с ним болтать, и я подумал, что безумно влюблен в нее, — не потому что она такая красивая, неотразимая и загадочная, а потому, что она запросто может заговорить с этим мальчишкой.
Я сел за столик на улице, под каштаном, перед кофейней «Изумруд», как раз напротив почты и памятника Ататюрку. Довольно скоро я заметил, что читаю газету «Почта Аладжаэлли»: в аптеке «Источник» появилось новое лекарство «Стлопс» из Стамбула — помогает при запорах; вчера в наш город прибыл тренер, которого молодежная футбольная команда черепичной фабрики Аладжаэлли, собираясь серьезно подготовиться к новому сезону, переманила из команды «Болу-спорт». Значит, тут есть черепичная фабрика, подумал я и вдруг увидел Мехмеда Булдума, шагавшего к муниципалитету с огромной почтовой сумкой на плече, ахая и охая. Я почувствовал разочарование. Этот медлительный и усталый Мехмед не имел ничего общего с тем Мехмедом, которого не могла забыть Джанан.
