Единственным человеком, который своей смертью пробудил в Ка это чувство одиночества, была повесившаяся неделю назад "девушка с покрытой головой". Это была одна из студенток педагогического института, которых сначала не допускали на лекции, а затем по приказу, пришедшему из Анкары, и в здание института, за то, что они не снимали плат" ки с головы. Ее семья из тех, с кем разговаривал Ка, была не самой бедной. Когда Ка пил кока-колу, которую открыл и протянул ему печальный отец, достав из холодильника в своем собственном магазинчике, выяснилось, что, перед тем как повеситься, девушка сообщила своей семье и друзьям, что подумывает о самоубийстве. Возможно, надевать платок она научилась у матери, в семье, но считать это политическим символом ислама она научилась у своих упрямых подруг и у институтского начальства, запрещавшего платок. Ее готовы были отчислить за непосещаемость из института, куда ее не пустила полиция, из-за того, что она отказалась снять платок, вопреки давлению со стороны своих родителей. Увидев, что некоторые ее подруги, перестав упорствовать, сняли платки, а некоторые, сняв платки, надели парики, она начала говорить отцу и подругам, что "в жизни ничто не имеет значения", что "ей не хочется жить". В эти дни уже и исламисты, и государственное Управление по делам религии стали расклеивать в Карсе листовки и афиши, твердившие, что самоубийство — это самый большой грех, и никому и в голову не пришло, что эта религиозная девушка может покончить с собой. В свой последний вечер эта девушка по имени Теслиме тихонько посмотрела сериал «Марианна», приготовила чай, налила отцу с матерью, удалилась в свою комнату, совершила омовение и намаз, а затем, надолго погрузившись в собственные мысли и помолившись, повесилась, привязав свой головной платок к крюку от люстры.
3
Проголосуйте за Партию Аллаха
Бедность и история
В детстве бедность для Ка была рубежом, где заканчивались границы и их «дома», и жизни среднего класса в Нишанташы, жизни, состоявшей из отца-адвоката, домохозяйки-матери, милых сестер, верной прислуги, мебели, радио и занавесок, и начинался другой, внешний мир. В этом другом мире существовала опасная тьма, которую нельзя было пощупать, и в детском воображении Ка она достигала метафизических размеров. Несмотря на то что ее размеры не слишком изменились в прошедшем периоде его жизни, трудно было объяснить, почему он действовал под влиянием какой-то силы, заставившей его вспомнить ощущение детства, отправив в путешествие в Карс, на которое он внезапно решился в Стамбуле. Ка жил далеко от Турции, но он знал, что Карс в последние годы был самым бедным и забытым районом страны. Можно сказать, что когда Ка, вернувшись из Франкфурта, в котором жил двенадцать лет, увидел, что все стамбульские улицы, где он ходил со своими друзьями детства, лавочки и кинотеатры полностью изменились, исчезли, утратили свою душу, это пробудило в нем желание искать в другом месте свое детство и простоту, и поэтому он отправился в поездку в Карс, чтобы вновь встретиться с умеренной нуждой среднего класса, которую он пережил в детстве. Заметив в витринах рыночных лавок коробки круглого карсского сыра, разделенного на шесть треугольных частей — первое, что он в детстве узнал о Карсе, — а также печи марки «Везувий» и спортивные туфли марки «Гиславед», которые он носил в детстве и больше никогда не видел в Стамбуле, он почувствовал себя таким счастливым, что даже забыл о самоубийцах, и обрел душевное спокойствие оттого, что находился в Карсе.
Ближе к полудню Ка, расставшись с журналистом Сердар-беем и после встречи с первыми лицами Партии равенства народов и азербайджанской общины, бродил один по городу, под снегом, падавшим огромными снежинками. Он прошел по проспекту Ататюрка и, перейдя через мосты, грустно брел по самым бедным кварталам и был растроган, почувствовав, что никто, кроме него, словно не замечает снега, падающего в тишине, которую ничто, кроме собачьего лая, не нарушает, снега, падающего на крутые горы, не видимые издалека, на лачуги, которые невозможно было отделить от исторических руин, и на крепости, оставшиеся со времен Сельджуков, снега, который словно рассыпался в безграничном времени. Ка наблюдал за подростками лицейского возраста, игравшими в футбол на пустом поле в квартале Юсуфа-паши в свете высоких фонарей, освещавших соседний угольный склад, рядом с парком, где качели были оборваны, а горки сломаны. Под падающим снегом и бледно-желтым светом фонарей, слушая приглушенные снегом крики и споры детей, он с такой силой почувствовал невероятное безмолвие и удаленность этого уголка мира от всего, что в нем зародилась мысль о Боге.
В этот первый миг это была, скорее, картинка, нежели мысль, но она была неопределенной, как рисунок, на который мы бездумно смотрим, когда торопливо проходим по залам музея, а затем пытаемся вспомнить, но никак не можем его себе представить. Гораздо ярче, чем картинка, было ощущение, которое появилось на какой-то миг и исчезло, что происходило с Ка не в первый раз.
Ка вырос в Стамбуле, в светской, республиканской семье и не получил никакого мусульманского образования, кроме уроков религии в начальной школе. Когда в последние годы, время от времени, у него появлялись образы, похожие на тот, который появился сейчас, он не волновался и ни разу не испытал поэтического вдохновения следовать за этим воодушевлением. Самое главное, в такие моменты возрождалась оптимистическая мысль о том, что мир — это прекрасное место, на которое стоит посмотреть.
В комнате отеля, куда Ка вернулся погреться и немного вздремнуть, он с этим же чувством счастья перелистал книги по истории Карса, привезенные из Стамбула, и эта история, напомнившая ему детские сказки, смешалась у него в голове с тем, что он услышал в течение дня.
Когда-то в Карсе жили обеспеченные люди среднего класса, которые устраивали приемы, длившиеся целые дни, давали балы в своих особняках, отдаленно напоминавших Ка его детство. Эти люди, занимаясь торговлей, сколотили свои состояния потому, что Карс находился на пути в фузию, в Тебриз, на Кавказ и в Тифлис, и потому, что город был важным рубежом для двух великих империй — Османской и Российской, разрушивших его в последнем столетии; и из-за больших армий, которые разместили империи охранять это место среди гор. В османские времена здесь жили люди разных национальностей: различные черкесские племена, курды, грузины, византийские греки, поселившиеся со времен Персидского, Византийского и Понтийского царств и бежавшие сюда от монголов и персов, люди, оставшиеся со времен Армянского государства, чьи церкви были возведены тысячу лет назад и некоторые из которых и сейчас стояли во всем своем великолепии. После того как в 1878 году крепость, построенная пятьсот лет назад, сдалась русским войскам, часть мусульман была изгнана, однако богатство города и его многоликость продолжали существовать. В русский период, когда особняки пашей, находившиеся рядом с крепостью, в квартале Кале-ичи, бани и османские здания начали разрушаться, царские архитекторы в южной долине речушки Карс возвели новый город, который быстро богател и состоял из пяти параллельных друг другу улиц и одного проспекта, проложенных ровно, с гармонией, неизвестной ни в одном городе Востока. Этот город, куда приезжал царь Александр III, чтобы встретиться со своей тайной возлюбленной и поохотиться, давал возможность русским двигаться на юг, к Средиземному морю и захватить торговые пути, был заново отстроен с большими финансовыми затратами. Именно такой Карс, очаровавший Ка во время его приезда двадцать лет назад, стал этим печальным городом с его улицами, с его крупной брусчаткой, дикими маслинами и каштанами, посаженными во времена Турецкой Республики. Но в то же время это был не османский город, деревянные здания того периода были полностью сожжены и разрушены во время националистических и межродовых войн.
