— Десять лет своей жизни в Анатолии я посвятил тому, чтобы мои несчастные собратья перестали грустить и тосковать, — сказал Сунай, совершенно не растрогавшись. — Множество раз нас упекали в тюрьму, пытали, били, считая нас коммунистами, западными агентами, помешанными, свидетелями Иеговы, сутенером и проституткой. Нас пытались изнасиловать, бросали в нас камнями. Но они же научились любить свободу и счастье, которые дарили им мои пьесы и моя труппа. А сейчас, когда в моей жизни представился удобный случай, я не поддамся слабости.
В комнату вошли два человека, один вновь протянул рацию Сунаю. Ка из разговоров, доносившихся из включенной рации, услышал, что в квартале Сукапы окружили одну из лачуг, что из нее стреляют, а в доме находится один из курдских партизан и какая-то семья. В разговорах по рации звучал голос военного, который отдавал приказы и к которому обращались "мой командир". Спустя какое-то время тот же военный о чем-то сообщил Сунаю, а затем спросил его мнение, словно разговаривал на этот раз не с лидером восстания, а с одноклассником.
— В Карсе есть маленькая военная база, — сказал Сунай, заметив внимание Ка. — Со времен холодной войны государство сосредоточило основные силы, которые должны будут сражаться против вторжения русских, в Сарыкамыше. Но сколько бы здесь ни было солдат, их сил хватило бы на то, чтобы отбить первую атаку русских. А сейчас они находятся здесь в основном для того, чтобы защищать границу с Арменией.
Сунай рассказал, что после того, как два вечера назад вышел вместе с Ка из автобуса, он встретился в закусочной "Зеленая страна" со своим приятелем Османом Нури Чолаком, с которым дружил уже тридцать с лишним лет. Они были однокурсниками в военном лицее «Кулели». В те времена Сунай был единственным, кто знал, кто такой Пиранделло и что собой представляют пьесы Сартра.
— Ему не удалось, как мне, дать повод отчислить себя из школы из-за несоблюдения дисциплины, но и на службе в армии он особого рвения не проявлял. Так он не смог стать офицером высшего звена. Некоторые шептали, что он не сможет стать генералом из-за маленького роста. Он злился и расстраивался; но, по-моему, не из-за профессиональных неудач, а из-за того, что его бросила жена, забрав ребенка. Ему надоело одиночество, безработица и сплетни маленького города, но он, конечно же, сплетничает больше всех. В закусочной он первым заговорил о таких признаках вырождения, как незаконная торговля скотом, незаконное использование кредитов Сельскохозяйственного банка и открытие курсов Корана, которые я прикрыл после восстания. Он довольно много пил. Увидев меня, он обрадовался, потому что страдал от одиночества. Как бы извиняясь и слегка хвалясь, он сказал, что этой ночью военным комендантом и властью в Карсе является он и поэтому, к сожалению, надо рано вставать. Капитан Тугай из-за ревматизма жены уехал в Анкару, а его помощника-офицера вызвали на срочное собрание в Сарыкамыше, губернатор был в Эрзуруме. Вся власть была у него в руках. Снег все еще не прекратился, и было ясно, что дороги будут несколько дней закрыты, как это бывает каждую зиму. Я сразу же понял, что это самая большая удача в моей жизни, и попросил для своего друга еще одну порцию двойного ракы.
Согласно расследованию, проведенному впоследствии инспектором-майором, направленным из Анкары, приятель Суная по военному лицею, полковник Осман Нури Чолак (или просто Чолак, как называл его Сунай), голос которого Ка слышал по рации, воспринял эту странную идею военного переворота сначала просто как шутку, как развлечение, о котором они помечтали, сидя за столом с ракы, и даже в споре первым сказал, что для дела хватит и двух танков. Позднее он принял участие в этом деле по настоянию Суная, чтобы не запятнать свою честь и так как поверил в то, что после всего того, что будет сделано, Анкара будет довольна, а не из-за какой-либо ненависти, гнева или выгоды, свойственной человеку. (Согласно отчету майора, он, к сожалению, преступил и этот принцип и приказал напасть на дом одного зубного врача в квартале Республики, сторонника идей Ататюрка, из-за какой-то женщины.) В восстании принимали участие только половина роты солдат, которых использовали для нападений на дома и школы, четыре грузовика и два танка модели Т-1, которые нужно было очень осторожно заводить, так как у них не хватало некоторых запасных частей. Если не считать "частную команду" З. Демиркола и его друзей, которая приняла на себя "нераскрытые преступления", большая часть работы была проделана некоторыми трудолюбивыми сотрудниками НРУ и Управления безопасности, которые годами заносили информацию обо всех жителях Карса в картотеку и использовали каждого десятого жителя города как своего осведомителя, в сущности только потому, что наступил чрезвычайный период. Эти сотрудники, только узнав о планах переворота, были так счастливы, распространяя по городу сплетни о представлении, которое покажут в Национальном театре сторонники светских порядков, что отправили официальные телеграммы своим коллегам, находившимся в отпусках за пределами Карса, чтобы они как можно скорее вернулись и не пропустили веселья.
Из разговоров, которые в тот момент вновь начались по рации, Ка понял, что столкновение в квартале Сукапы перешло в новую стадию. Сначала из рации донеслись три выстрела из стрелкового оружия, а через несколько секунд Ка услышал наяву эти звуки, приглушенные снегом, и решил, что звук, преувеличенный рацией, гораздо красивее.
— Не будьте жестокими, — сказал Сунай рации, — но заставьте их почувствовать, что восстание и власть сильны и не отступят ни перед чем.
Он задумчиво взялся большим и указательным пальцами левой руки за подбородок особым театральным движением, и Ка вспомнил, как он произносил эту же фразу в одной исторической пьесе в середине 1970-х. Сейчас он уже не был таким красивым, как раньше, а был усталым, потрепанным и бледным. Он взял со стола военный бинокль, сохранившийся с сороковых годов. Он надел толстое поношенное суконное пальто, которое уже десять лет носил, разъезжая по Анатолии, и, нахлобучив папаху, взял Ка за руку и вывел его на улицу. Холод на мгновение поразил Ка, и он почувствовал, как же малы и ничтожны человеческие желания и мечты, политика и ежедневная суета по сравнению с холодом Карса. Одновременно он заметил, что Сунай хромает на левую ногу гораздо сильнее, чем казалось. Пока они шли по заснеженному тротуару, пустота белоснежных улиц и то, что во всем городе шли только они одни, наполнили его душу ощущением счастья. Это было не только желание любить и получать удовольствие от жизни, навеянное прекрасным городом в снегу и старыми пустыми особняками: Ка сейчас получал удовольствие от того, что был близок к власти.
— Здесь самое красивое место в Карсе, — сказал Сунай. — Это мой третий приезд в Карс с театральной труппой за десять лет. Каждый раз, когда вечером темнеет, я прихожу сюда, под тополя и дикие маслины, и, слушая ворон и сорок, предаюсь тоске и созерцаю крепость, мост и баню, которой четыре сотни лет.
Сейчас они стояли на мосту над покрытой льдом речушкой Карс. Сунай указал на одну из лачуг в отдалении на холме слева напротив них. Немного ниже Ка увидел танк, стоявший чуть выше дороги, а подальше от него военную машину.
— Мы вас видим, — проговорил Сунай в рацию, а затем посмотрел в бинокль.
