Шпик так обрадовался этому, что, когда они уходили, в благодарность обнял и поцеловал Ка, а щеколду на двери открыл собственными руками.
24
Я, Ка
Шестиугольная снежинка
Ка шел в отель, наслаждаясь красотой заснеженных пустынных улиц, а черный пес — следом за ним. Джевиту на рецепции он оставил записку для Ипек: "Приходи скорее". Пока он лежал на кровати и ждал ее, он думал о своей матери. Но это долго не продлилось, потому что скоро он задумался об Ипек, которая все не шла. Даже столь недолго ждать Ипек доставляло такую острую боль Ка, что он с раскаянием стал думать, что заболеть ею да ехать в Карс было глупостью. Уже прошло много времени, а Ипек все не приходила.
Она пришла спустя тридцать восемь минут после того, как Ка вошел в отель.
— Я ходила к угольщику, — сказала она. — Подумала, что после окончания запрета выходить на улицы в лавке будет очередь, и без десяти двенадцать ушла через задний двор. А после полудня немного прогулялась по рынку. Если бы знала, то сразу же пришла бы. Ка внезапно так обрадовался тому оживлению и бодрости, которое принесла в комнату Ипек, что сильно боялся омрачить момент, который сейчас переживал. Он смотрел на блестящие длинные волосы и на постоянно двигавшиеся маленькие ручки Ипек. (Ее левая рука за короткое время дотронулась до волос, которые она поправила, до носа, до пояса, до края двери, до красивой длинной шеи, до волос, которые она опять поправила, и до яшмовых бус, которые она, как заметил Ка, надела недавно.)
— Я ужасно влюблен в тебя и страдаю, — сказал Ка.
— Не беспокойся, любовь, которая так быстро разгорелась, так же быстро и погаснет.
Ка охватило беспокойство, и он попытался ее поцеловать. А Ипек, совсем наоборот, спокойно целовала Ка. Ка был ошеломлен, потому что чувствовал, как женщина держит его своими маленькими руками за плечи, и переживал всю сладость поцелуев. На этот раз он понял по тому, как Ипек прижималась к нему всем телом, что и она хотела бы заняться с ним любовью. Ка, благодаря способности быстро переходить от глубокого пессимизма к бурной радости, сейчас был так счастлив, что его глаза, разум, память раскрылись навстречу этому моменту и всему миру.
— Я тоже хочу заняться с тобой любовью, — сказала Ипек. Мгновение она смотрела перед собой. И сразу подняв свои слегка раскосые глаза, решительно посмотрела в глаза Ка: — Но я сказала, не под самым носом у моего отца.; — Когда твой отец выходит?: — Никогда, он не выходит, — ответила Ипек. Она открыла дверь, сказала: — Мне надо идти, — и удалилась.
Ка смотрел ей вслед до тех пор, пока она не исчезла из виду, спустившись по лестнице в конце полутемного коридора. Закрыв дверь и сев на кровать, он вытащил из кармана свою тетрадь и сразу начал писать на чистой странице стихотворение, которое назвал "Безвыходные положения, трудности".
Окончив стихотворение, он подумал, сидя на кровати, что впервые с того момента, как приехал в Карс, у него нет в этом городе никакого дела, кроме как распалять Ипек и писать стихи: это придавало ему и чувство свободы, и ощущение безысходности. Сейчас он знал, что если сможет уговорить Ипек покинуть Карс вместе с ним, будет счастлив с ней до конца жизни. Он был благодарен снегу, забившему дороги, устроившему совпадение времени, за которое Ка сможет убедить Ипек, и места, которое поможет этому делу.
Он надел пальто и, не замеченный никем, вышел на улицу. Он пошел не в сторону муниципалитета, а налево, вниз от проспекта Национальной независимости. Зайдя в аптеку «Знание», он купил витамин С в таблетках, с проспекта Фаик-бея повернул налево и, глядя в витрины закусочной, прошел немного и повернул на проспект Казым-паши. Агитационные флажки, придававшие вчера проспекту оживление, были сняты, а все лавочки — открыты. Из маленького музыкально-канцелярского магазина доносилась громкая музыка. Толпы людей, с целью просто выйти на улицу, бродили туда-сюда по рынку, глядя друг на друга и на витрины и замерзая. Множество людей, которые раньше садились на микроавтобусы в центральных уездах и приезжали в Карс, чтобы провести несколько дней, дремля в чайной или за бритьем у парикмахера, не смогли приехать в город; Ка понравилось, что парикмахерские и чайные дома пусты. Его сильно развеселили дети на улице, которые заставили позабыть о страхе. Он Увидел, что несколько мальчишек катались на санках, играли в снежки, бегали, ссорились и ругались, шмыгали носом, наблюдая за всем этим, на маленьких пустых участках земли, на площадях, покрытых снегом, в садах школ и государственных учреждений, на спусках, на мостах над рекой Карс. На некоторых были пальто, а на большинстве — школьные пиджаки, кашне и тюбетейки. Ка наблюдал за веселой толпой, с радостью встретившей военный переворот, потому что школы не работали, и, как только сильно замерзал, заходил в ближайшую чайную и, пока агент Саффет сидел за столом напротив, пил стакан чая и снова выходил на улицу.
Так как Ка уже привык к агенту Саффету, он его уже не боялся. Он знал, что если за ним действительно захотят следить, то приставят к нему малозаметного человека. Шпик, который заметен, годился для того, чтобы скрывать шпика, который не должен быть виден. Поэтому, когда Ка внезапно потерял Саффета из вида, он начал волноваться и искать его. Он нашел Саффета с полиэтиленовой сумкой в руке, запыхавшись, искавшего его на проспекте Фаик-бея, на том углу, где вчера ночью увидел танк.
— Очень дешевые апельсины, я не выдержал, — сказал агент. Он поблагодарил Ка за то, что тот его подождал, и добавил: то, что Ка не убежал и не исчез, доказывает его добрые намерения. — Теперь, если вы скажете, куда идете, мы не будем напрасно утомлять друг друга.
Ка не знал, куда пойдет. Когда позднее они сидели в другой пустой чайной с заледеневшими окнами, он, выпив две рюмки ракы, понял, что хочет пойти к Глубокочтимому Шейху Саадеттину. Снова увидеть Ипек сейчас было невозможно, его душа сжималась от мыслей о ней и от боязни испытать любовные страдания. Ему хотелось рассказать Глубокочтимому Шейху о своей любви к Аллаху и повести изящную беседу об Аллахе и смысле мира. Но ему пришло в голову, что сотрудники Управления безопасности, оборудовавшие обитель подслушивающими устройствами, будут слушать его и смеяться.
И все же, когда Ка проходил мимо скромного дома Досточтимого Шейха на улице Байтар-хане, он на мгновение остановился. И посмотрел наверх, в окна.
Через какое-то время он увидел, что дверь в областную библиотеку Карса открыта. Он вошел и поднялся по грязной лестнице. На лестничной площадке, на доске объявлений были аккуратно прикреплены все семь местных газет Карса. Поскольку, как и городская газета «Граница», другие газеты тоже вышли вчера после обеда, они писали не о восстании, а о том, что представление в Национальном театре прошло успешно, и о том, что ожидается продолжение снегопада.
В читальном зале Ка увидел пять-шесть школьников, хотя школы не работали, и несколько пенсионеров и служащих, сбежавших от холода в домах. В стороне, среди потрепанных зачитанных словарей и наполовину разорванных детских иллюстрированных энциклопедий, он нашел тома старой "Энциклопедии жизни", которую очень любил в детстве. На последнем развороте каждого из этих томов были вклейки из цветных рисунков, листая которые можно было увидеть анатомические таблицы, где в отдельности, подробно были показаны органы человека, части кораблей и машин в разрезе. Повинуясь интуиции, Ка разыскал на задней обложке четвертого тома изображение матери и ребенка, лежавшего, словно в яйце, внутри ее располневшего живота, однако эти рисунки были вырваны, и он смог увидеть только место разрыва.
