Он сразу поднялся в свою комнату. Спрятал ксерокопии писем Неджипа на дно сумки. Снял и повесил пальто. Странно тщательно вымыл руки. Повинуясь интуиции, почистил Зубы (он делал это по вечерам) и, решив, что подступает новое стихотворение, долго смотрел из окна на улицу. От тепла батареи перед окном была определенная польза, и вместо стихотворения ему в голову приходили некоторые забытые им воспоминания детства и юности: "скверный человек", который увязался следом за ними в одно весеннее утро, когда они вышли с мамой в Бейоглу, чтобы купить пуговицы… На углу Нишанташы исчезло из виду такси, которое увезло папу с мамой в аэропорт, в путешествие по Европе… Как у него несколько дней от любви болел живот, после того как он много часов протанцевал с зеленоглазой, длинноволосой высокой девушкой, с которой познакомился на одной вечеринке в Бююк-ада, и не смог узнать, как найти ее еще раз… Между этими воспоминаниями не было никакой связи, и Ка сейчас очень хорошо понимал, что его жизнь, кроме тех моментов, когда он был влюблен и счастлив, представляет собой цепочку обычных бессмысленных событий, никак не связанных между собой.
Он спустился вниз и с решимостью человека, который наносил важный визит, планировавшийся много лет, и хладнокровием, которое его самого поразило, постучал в белую дверь, отделявшую квартиру хозяина отеля от холла. Ему показалось, что курдская служанка встретила его совсем как в романах Тургенева — "полууважительным, полузагадочным" настроением. Входя в зал, где они вчера ужинали, он увидел, что на длинном диване, спинкой повернутом к двери, перед телевизором сидят рядом Тургут-бей и Ипек.
— Кадифе, где ты была, уже начинается, — сказал Тургут-бей.
Эта широкая комната с высоким потолком в старинном русском доме, в бледном снежном свете, струившемся снаружи, выглядела совершенно иначе, не так, как вчера.
Отец и дочь, заметив, что вошедший — Ка, внезапно забеспокоились, как пары, близость которых нарушил посторонний. Сразу после этого Ка увидел, что глаза Ипек сияют каким-то блеском, и обрадовался. Сев в кресло, обращенное и к отцу с дочерью, и к телевизору, он с изумлением увидел, что Ипек гораздо красивее, чем он помнил. Это усиливало его внутренний страх, но сейчас он также верил, что в конце концов они с ней будут счастливы.
— Я каждый вечер в четыре часа сижу здесь со своими дочерьми и смотрю «Марианну», — сказал Тургут-бей с некоторым смущением, но в этих словах звучало: "Я ни перед кем не собираюсь отчитываться".
"Марианна" — мексиканский мелодраматический сериал, который пять раз в неделю показывал один из крупных стамбульских каналов и который очень любили в Турции. Марианна, приятная и кокетливая девушка невысокого роста с большими зелеными глазами, по имени которой был назван сериал, несмотря на свою белоснежную кожу, была бедной девушкой из низшего класса. Когда она попадала в трудные ситуации, когда ее несправедливо обвиняли, когда она была безответно влюблена или ее неправильно понимали, зритель вспоминал бедняцкое прошлое длинноволосой Марианны с невинным лицом, то, что она была одинокой, сиротой, и тогда Тургут-бей, сидевший, вжавшись в кресле, как кошка, и его дочери крепко обнимали друг друга, и когда дочери с двух сторон прислонялись головой к груди и к плечам отца, у них всех капали слезы. Так как Тургут-бей стеснялся того, что был так увлечен мелодраматическим сериалом, он то и дело подчеркивал бедность Мексики и Марианны и говорил, что эта девушка самостоятельно устроила войну против капиталистов, а иногда кричал экрану: "Потерпи, доченька, из Карса идет поддержка". Тогда его дочери слегка улыбались со слезами на глазах.
Сериал начался, и Ка уголками рта улыбнулся. Но, встретившись взглядом с Ипек, он понял, что ей это не нравится, и нахмурил брови.
Во время первого рекламного перерыва Ка быстро и уверенно рассказал Тургут-бею о совместном обращении, и ему удалось за короткое время вызвать у него интерес к этой теме. Больше всего Тургут-бей был доволен тем, что с ним считаются. Он спросил, кому принадлежит мысль написать это обращение и почему вспомнили о нем.
Ка сказал, что он самостоятельно принял решение, о котором идет речь, в свете встреч, которые он провел с демократическими журналистами в Германии. Тургут-бей спросил, каким тиражом выходит "Франкфуртер рундшау", является ли Ханс Хансен «гуманистом» или нет. Ка, чтобы подготовить Тургут-бея к разговору с Ладживертом, рассказал о нем как об опасном стороннике религиозных порядков, который осознал важность того, что необходимо стать демократом. Но тот не обратил на это никакого внимания и сказал, что у того, кто ударяется в религию, как и у бедных, один конец, и напомнил, что чувствует уважение к жалобам его дочери и ее друзей, даже если ему и не верят. Тем же тоном он объяснил, что чувствует уважение к молодому курдскому националисту, кем бы он ни был, и если бы он был в настоящее время молодым курдом в Карсе, то сам бы, по своей воле, стал курдским националистом. Он пришел в состояние воодушевления, будто поддерживал Марианну. Волнуясь, сказал: "Это ошибка — говорить столь опрометчиво, но я против военного переворота". Ка успокоил его, сказав, что это заявление не выйдет в Турции. А затем он сказал, что это собрание можно провести в безопасности только в неприметной маленькой комнатке на самом последнем этаже отеля «Азия», а в отель можно войти никем не замеченным со двора, в который можно пройти через заднюю дверь лавки по соседству с пассажем, выйдя из его задней двери.
— Необходимо продемонстрировать миру, что в Турции существуют настоящие демократы, — ответил ему Тургут-бей. Так как началось продолжение сериала, он заговорил торопливо. Еще до того, как Марианна показалась на экране, он, посмотрев на часы, спросил:
— Где Кадифе?
Ка, как и отец с дочерью, молча смотрел "Марианну".
В какой-то момент Марианна, сгорая от любовных мук, поднялась по лестнице и, убедившись, что ее никто не видит, бросилась на шею своему возлюбленному. Они не поцеловались, но сделали то, что производило гораздо более сильное впечатление на Ка: они прижались друг к другу изо всех сил. В долгом молчании Ка понял, что этот сериал смотрит весь Карс, мужья и их домохозяйки-жены, вернувшиеся домой с рынка, девочки из средней школы и старики-пенсионеры, и еще понял, что сериал — причина того, что совершенно пусты не только печальные улицы Карса, но и улицы всей Турции, и в тот же момент понял свою глупость, ведь из-за насмешек интеллектуалов, из-за политических невзгод и утверждений о культурном превосходстве он прожил свою жизнь совершенно всухую, без переживаний, вдали от чувственности, которую демонстрировал этот серил. Он был уверен, что Ладживерт и Кадифе сейчас, после минут любви, где-нибудь уединились и, лежа, обнявшись, смотрят на Марианну и ее возлюбленного.
Когда Марианна сказала своему любимому: "Я ждала сегодняшнего дня всю жизнь", Ка почувствовал, что эти слова выражают его собственные мысли, и это не случайно. Он попытался встретиться взглядом с Ипек. Его возлюбленная положила голову на грудь отцу и вперила огромные, затуманенные грустью и любовью глаза в экран, желая предаться тем чувствам, которые показывались в сериале.
— И все-таки я очень беспокоюсь, — сказал красивый, с открытым лицом, возлюбленный Марианны. — Моя семья не разрешит нам быть вместе.
