По надписям на обратной стороне фотографий легко было определить, что они присланы для рубрики «Ваше лицо — ваша личность», которую Джеляль вел в начале шестидесятых годов одновременно с рубрикой «Хочешь — верь, хочешь — не верь»; часть фотографий была прислана в ответ на призыв Джеляля: мы хотим видеть фотографии наших читателей и напечатать некоторые из них в нашей рубрике! Люди на фотографиях смотрели в камеру так, будто вспоминали далекое прошлое или увидели на миг сверкание зеленоватой молнии на далеком черном фоне едва видимого горизонта; так, будто привычно наблюдали свое будущее, медленно тонущее в черном болоте; так, будто знали, что утраченная память никогда больше к ним не вернется. Галип догадывался, почему Джеляль обозначал буквы на всех этих фотографиях, но когда он хотел эту догадку использовать как ключ, чтобы понять, что связывает его с Джелялем и Рюйей, с этой нереальной квартирой, определить собственное будущее, его сознание тут же застывало, как лица, запечатленные на фотографиях, а факты, которые необходимо было связать между собой, терялись в тумане смысла, отмеченного на лицах.
Из литографированных книг и брошюр с большим количеством опечаток он узнал о жизни Фазлаллаха, основателя секты хуруфи и пророка хуруфитов: родился в 1339 году в Хорасане, в Астарабаде, недалеко от Каспийского моря. В восемнадцать лет был суфием, совершил хадж, стал мюридом некоего шейха по имени Хасан. Галип читал, как Фаз-лаллах набирался опыта, путешествуя по городам Азербайджана и Ирана, вникал в содержание его разговоров с шейхами Тебриза, Ширвана и Баку и чувствовал, что у него в душе растет неодолимое желание «начать сначала» собственную жизнь по примеру, описанному в этих книгах. Сбывшиеся впоследствии предвидения Фазлаллаха относительно собственной жизни и смерти и новая жизнь, которую хотел начать он сам, казались Галипу чем-то вполне обычным. Фазлаллах сначала прославился толкованием снов. Однажды во сне он увидел, как два удода смотрят с дерева на него и пророка Сулеймана; сны Фазлаллаха и Сулеймана перемешались, а две птицы на дереве соединились в одну. В другой раз он увидел во сне, что в пещеру, где он укрылся, к нему придет дервиш, и в самом деле к нему пришел дервиш и сказал, что видел его во сне: они вдвоем читали книгу и, когда переворачивали страницы, видели в буквах свои лица, а когда смотрели друг на друга, то на лицах видели буквы из книги.
Согласно Фазлаллаху, звук — это разделительная черта между бытием и небытием, потому что все, до чего можно дотронуться рукой, перейдя из мира невидимого в мир материальный, имеет свой звук: чтобы понять это, достаточно ударить друг о друга самые «беззвучные» предметы. Наиболее развитая форма звука есть слово; высокое понятие, волшебство, называемое «словом», состоит из букв. Буквы, означающие как смысл и суть бытия, так и образ Аллаха на земле, можно отчетливо рассмотреть на человеческом лице. От рождения на нашем лице есть две брови, два века, обрамленных ресницами; вместе с линией в верхней части лба, откуда начинают расти волосы, получается семь линий. По мере взросления к этим знакам добавляются новые линии, и их становится четырнадцать; если удвоить это число, станет ясно, что отнюдь не случайны двадцать восемь букв, которыми передано в Коране то, что говорил Мухаммед. А чтобы получить тридцать две буквы языка фарси, на котором Фазлаллах говорил и написал свою известную «Книгу о Вечном», оказывается, следует более внимательно изучить линию волос и линию под подбородком и, разделив их надвое, воспринимать как две отдельные буквы; прочитав об этом, Галип понял, почему на некоторых фотографиях лица и волосы разделены посередине надвое, как пробор набриллиантиненных волос у актеров из американских фильмов тридцатых годов. Все выглядело очень простым, и Галипу понравилась эта детская игра в наивность, он подумал, что понимает, почему Джеляля влекло к играм в буквы.
Совсем как «Он» из статьи Джеляля, Фазлаллах объявил себя спасителем, пророком, Мессией, которого ожидали иудеи и к сошествию с неба которого готовились христиане, и одновременно Махди, появление которого возвестил Мухаммед; он собрал в Исфагане семь человек, поверивших в него, и начал проповедовать свое учение. Галип ощущал внутреннее успокоение, когда читал, как Фазлаллах ходил от города к городу и разъяснял, что нет на земле места, где можно сразу понять смысл наполненного тайнами мира, и, чтобы добраться до них, необходимо разгадать тайну букв. Галипу показалось, что он нашел наконец подтверждение — которого он так хотел и так ждал-тому, что и его собственный мир полон тайн. Галип понимал, что его внутреннее спокойствие связано с простотой этого доказательства: если правда, что мир — место, полное тайн, то правда и существование тайного мира, на который указывают и частью которого являются кофейная чашка, стоящая на столе, пепельница, нож для разрезания книг и даже его собственная рука, что лежит рядом с ножом, как застывший краб. Рюйя — внутри этого мира. А Галип — на его пороге. Через некоторое время он войдет туда, разгадав тайну букв.
Надо только еще немножко внимательно почитать. Он перечитал страницы, посвященные смерти Фазлаллаха. Понял, что тот видел свою смерть во сне и ушел в смерть, как в сон. Его обвинили в ереси на том основании, что он поклонялся не Аллаху, а буквам, людям и идолам, что он объявил себя Махди и верил не в истинный и видимый смысл Корана, а в свои мечтания, которые называл тайным невидимым смыслом; Фазлаллах был схвачен, осужден и повешен.
После убийства Фазлаллаха и его близких хуруфиты, преследуемые в Иране, переселились в Анатолию; произошло это благодаря поэту Несими1, халифу Фазлаллаха. Нагрузив ставший впоследствии легендарным у хуруфитов зеленый сундук книгами Фазлаллаха и рукописями об учении хуруфи, поэт пошел по Анатолии, от города к городу, заходил в отдаленные медресе, где стены были затянуты паутиной, в жалкие обители, где сновали проворные ящерицы; он приобрел новых сторонников, и для того, чтобы показать халифам, которых он воспитывал, что не только Коран, но весь мир полон тайн, он обратился к играм из слов и букв, которые изобрел, опираясь на свою любимую игру — шахматы. Несими уподоблял линию и родинку на лице любимой букве и точке, букву и точку — губке и жемчужине на дне моря, себя — ныряльщику, погибшему в поисках жемчужины, а ныряльщика, охотно погрузившегося в смерть, — влюбленному, стремящемуся к Всевышнему; завершая этот круг, Несими сравнил Всевышнего со своей возлюбленной, за что был схвачен в Алеппо, осужден и казнен — с него живьем содрали кожу, труп вывесили в городе на всеобщее обозрение, а потом расчленили на семь частей и — в назидание — захоронили в семи разных городах, где он нашел сторонников и где знали наизусть его стихи.
Учение хуруфи, под влиянием Несими сильно распространившееся в стране османов среди дервишей Бекташи, через пятнадцать лет после завоевания Стамбула привлекло и султана Мехмеда Фатиха: он читал книги Фазлаллаха, говорил о тайнах мира, о вопросах, скрытых в буквах, о тайнах Византии, которые он наблюдал из дворца, где поселился; султан пытался понять, каким образом любая труба, любой купол, любое дерево, на которые он смотрит, могут стать ключом к разгадке тайны другого, подземного мира; когда об этом узнали окружающие султана улемы, они подстерегли хуруфитов, направляющихся к нему, схватили и заживо сожгли их.
