Став третьим в очереди на престол, он весь отдался чтению: каждый наследник, который воспринимал свое восхождение на трон не как чудо, а как нормальный жизненный процесс, думал о том, что должен подготовить себя к предстоящему событию, и верил, что может сделать это с помощью книг. Он читал страстно, увлеченно, словно глотал страницы, и из каждой книги извлекал «полезные идеи», обращенные в будущее; чтобы не сойти с ума и сохранить веру в то, что он в ближайшее время осуществит свои блестящие идеи в будущем счастливом Османском государстве, он решил избавиться от всего, что напоминало ему о беспечной детской жизни в течение двадцати девяти лет: он оставил жену, детей, старые вещи и привычки во дворце на берегу Босфора и перебрался в Охотничий дворец, где ему предстояло провести двадцать два года и три месяца. Наследник неоднократно говорил, что первые шесть лет в Охотничьем дворце были самым счастливым периодом его жизни.
«Потому что, — объяснял он, — в то время я только читал и думал только о прочитанном. Потому что те шесть лет я прожил исключительно с мыслями и голосами писателей, книги которых читал». И добавлял: «Но за эти шесть лет я ни разу не сумел стать самим собой. Я не был собой и, может быть, поэтому был счастлив, но обязанность падишаха-не быть счастливым, а быть самим собой!» Дальше непременно следовала фраза, записанная Писцом в тетрадях тысячи раз: «Не только падишах, каждый человек должен быть самим собой».
Свое открытие Наследник называл «самое крупное открытие» и «цель моей жизни»; сделал он его и продиктовал запись о нем на исходе шестого года жизни в Охотничьем дворце: «В мечтах я уже сел на трон Османов и гневно упрекал воображаемого падишаха (себя), решая какой-нибудь государственный вопрос. Я обличал, как Вольтер, этого правителя, созданного собственной фантазией, и вдруг замер, осознав, в какое положе-ние.я попал. Человек, являющийся в моем воображении тридцать пятым османским падишахом, был словно бы не я, а Вольтер или кто-то, подражающий Вольтеру. Тогда-то я впервые ощутил весь ужас того, что падишах, направляющий жизнь миллионов и миллионов рабов своих, правящий странами, которые на картах выглядят такими огромными, является не самим собой, а кем-то другим».
«Приняв решение быть истинным падишахом, а не тенью кого бы то ни было, я понял, что должен избавиться от книг, прочитанных не только за последние шесть лет, но и за всю мою жизнь,-диктовал Наследник, начиная рассказ о следующих десяти годах своей жизни. — Чтобы быть не кем-то, а самим собой, я был обязан избавиться от книг, писателей, историй, голосов. Это заняло у меня десять лет».
Наследник стал рассказывать Писцу, каким образом он избавлялся от книг, оказавших на него влияние. Писец записал рассказ Наследника о том, как он сжег все имеющиеся во дворце тома Вольтера, потому что, читая этого писателя, вспоминая его произведения, он чувствовал себя умнее, остроумнее и холоднее, этаким французским шутником, но не самим собой. Из дворца, как записал Писец, были вывезены книги Шопенгауэра, потому что, глядя на них, Наследник помимо своей воли отождествлял себя с автором, и в результате на османский престол мог сесть не настоящий наследник, а пессимистически настроенный немецкий философ. Тома Руссо, на приобретение которых было израсходовано столько средств, превращали Наследника в дикого человека, пытающегося самого себя поймать на месте преступления, а потому были разорваны и выброшены из дворца. «Я сжег всех французских философов, Дельтура и Де Пассе, Морелли, который считал, что мир можно постичь разумом, и Бришо, утверждающего противоположное: читая их, я видел себя не падишахом, как мне надлежало быть, а ироничным профессором-полемистом, пытающимся опровергнуть неверные взгляды мыслителей, живших до него». Так говорил Наследник. Он сжег «Сказки тысячи и одной ночи», потому что переодетые падишахи, описанные в этой книге, не были такими, каким должен был стать Наследник. Он сжег «Макбета», ибо каждый раз, когда читал эту книгу, видел себя трусом и безвольным человеком, готовым ради трона обагрить руки в крови, и — что хуже — вместо того чтобы стыдиться, что он таков, испытывал некую гордость. Он велел увезти из дворца «Месневи», потому что всякий раз при выборе рассказа из этой беспорядочной книги он отождествлял себя с дервишем, верящим, что изложенные Мевляной истории и есть сама жизнь. «Шейха Галипа я сжег, — пояснял Наследник, — потому что, читая его, я становился „грустным влюбленным“. С Ботфолио расправился, потому что из-за него представлял себя западным человеком, мечтающим стать восточным, а с Зерхани — потому что, читая его произведения, я превращался в человека Востока, мечтающего стать человеком Запада; я не хотел видеть себя ни восточным, ни заладным человеком, ни увлеченным, ни сумасшедшим, ни авантюристом, никем другим из героев этих книг». После этого обычно звучал мотив, который Писец за шесть лет запечатлел в несчетном количестве тетрадей несчетное количество раз: «Я хотел быть самим собой, только самим собой, я хотел быть только самим собой».
Наследник знал, что это непросто. После того как он избавился почти от всех книг и много лет диктовал Писцу свои воспоминания, он перестал слышать чужие рассказы внутри себя, однако в уме Наследника воцарилась такая непереносимая тишина, что он против воли отправил одного из своих слуг в город купить новые книги. Проглотив залпом эти книги, он сначала высмеивал их авторов, а потом торжественно и гневно сжигал, но поскольку продолжал слышать их голоса и невольно подражал этим авторам, то решил, что избавиться от них может, только читая другие книги; с грустью понимая, что клин можно выбить только клином, он посылал человека в магазины Бейоглу, где торговали зарубежной литературой и всегда с нетерпением ждали посланца от Наследника. В одном месте Писец записал: «Приняв решение „быть самим собой“, Наследник Осман Джалалиддин Эфенди ровно десять лет воевал с книгами»; Наследник поправил его: «Напиши: сражался не на жизнь, а на смерть!» Через десять лет после непрекращающейся борьбы с книгами Наследник Осман Джалалиддин Эфенди понял, что сумеет стать самим собой, только если противопоставит голосам, мыслям и историям из этих книг свой голос, свои мысли и свои истории. Тогда он нанял Писца.
Наследник кричал сверху, с лестницы: «В течение десяти лет Наследник Осман Дже-лалиддин Эфенди яростно боролся не только с книгами, но и со всем, что мешало ему стать самим собой». Писец аккуратно записывал это предложение, повторенное уже тысячу раз и произносимое в тысячу первый с той же убежденностью и волнением, что и в первый; дальше шли такие же решительные слова. Писец записал, что в течение десяти лет Наследник боролся не только с книгами, но и с окружающими вещами, которые воздействовали на него не меньше, чем книги.
Наследник освобождался от вещей — одни разбивал, другие сжигал, третьи выбрасывал. Но кроме того, он все эти десять лет жестоко воевал со своими воспоминаниями, делавшими его кем-то другим. Наследник говорил: «Я сходил с ума, когда среди моих размышлений и-мечтаний вдруг вспоминал какую-то мелкую, неважную, простую вещь из прошлого, она являлась передо мной, как безжалостный убийца, как безумец, желающий мне за что-то отомстить». Человек, которому после вступления на престол османов предстоит думать о жизни миллионов и миллионов подданных, вдруг посреди своих раздумий спотыкается о чашку клубники, съеденной в детстве, или о пустое слово презренного евнуха-это поистине страшно. Чтобы быть самим собой, падишах, как и каждый человек, должен быть преисполнен только своих мыслей, руководствоваться только своей волей и решениями и должен научиться отметать случайные воспоминания и не поддаваться переменам настроения. Писец записал: «Чтобы бороться с воспоминаниями, которые разрушали твердость его воли, он опустошил все сосуды для благовоний, уничтожил все знакомые вещи и одежды, забросил усыпляющее искусство, называемое музыкой, а заодно и белый рояль, на котором никогда здесь не играл; все комнаты дворца он выкрасил в белый цвет».
