Арчи отнял от глаз бинокль и передал соседу – Генриху Штраубе.
Теперь они работали в паре. С Генрихом, разумеется, не с биноклем.
С противоположной стороны, от седловины, крылась вторая двойка, прибалты Юрий и Рихард. Они, наверное, сейчас точно так же рассматривали территорию пансионата в бинокль.
– Вот тебе и санаторий донецкого селектологического центра… – пробормотал Арчи.
Генрих, не отрываясь, глядел в окуляры.
– Не такой уж он и большой. Да и отдыхающие выглядят естественно.
– А отдыхающие, скорее всего, настоящие. Просто они не знают о соседях.
Генрих недоверчиво оторвался от бинокля.
– Интересно, как это реализовано?
Арчи пожал плечами:
– Подземелье, наверное. Там, под горой, можно две Москвы спрятать, и еще для двух Берлинов место останется.
– А как на этот санаторий вышли?
– Официально в нем нынче отдыхает и лечится сто семьдесят три человека, включая детей. С начала лета число отдыхающих колебалось от пятидесяти пяти до двухсот двенадцати. Две недели назад поставки продуктов возросли чуть не впятеро; эксперты говорят, что нынешние объемы рассчитаны приблизительно на тысячу триста человек. Был еще один небольшой скачок, как раз совпадающий по времени с завершением осады Ашгабата. А главное – информация об этом была тщательно замаскирована. Наш Ваня Шабанеев, светлая, надо сказать, голова трахался с ней почти неделю пока раскодировал.
Генрих хмыкнул и снова припал к окулярам.
– Тяжко нам будет, – напророчил он. – Ох, тяжко…
Арчи не ответил. Он тоже плохо представлял – как можно захватить этот санаторий, чтоб и персонал «Чирс» повязать, и никого из посторонних не потерять.
– Чего они тут торчат? В Крыму, и не на море, – спросил Генрих, имея в виду, очевидно, отдыхающих. – Не понимаю я этого.
– Да мало ли, – отозвался Арчи. – Кое-кому море может поперек горла стоять. А тут воздух целебный.
– А то на побережье воздух не целебный…
– И на побережье целебный. Только по-своему. Тут горы, все-таки.
Генрих вернул бинокль Арчи.
– Дорога одна, – сообщил он глубокомысленно. – Но в гору несколько троп уводят. Думаю, тренированный псих на горном велике там проедет. Надо курьеров караулить.
– Надо, – согласился Арчи.
Вскоре они ушли – назад, к трассе, где поджидал экипаж с молчаливым водителем-татарином.
А на следующий день в ближайшем к санаторию поселке, зовущемся Малореченское, в местном магазинчике один из бесчисленных агентов сфотографировал человека, в котором впоследствии опознали Ицхака Шадули. Последние сомнения генерала Золотых истаяли, как ледышка на жаре.
* * *
– Кто его снял? – спросил Золотых, рассматривая фотографию маленького седовласого аморфа.
– Постоянный пост в Малореченском. Фамилия соглядатая нужна?
– Нет, – Золотых уронил снимок на стол и помассировал виски. – Что на него есть?
Чеботарев торопливо перетасовал распечатки.
– Так… Ицхак Шадули, семьдесят шесть лет. Выпускник Иерусалимского Биологического Университета. Профессорская степень Сорбонны в области прикладной селектологии. Несколько работ в области… Э-э-э… В области… Инсеметриа… триоа…
– Не можешь прочесть, опусти, – посоветовал Золотых, и Чеботарев благодарно вздохнул.
– Тут слово на полторы строки, – пожаловался Чеботарев. – Составное наверное. В общем, в области наногенной инженерии. До пятидесятых годов жил в Иерусалиме, потом где – неизвестно. Раз в четыре года стабильно появлялся на всемирном конгрессе генетиков; каждый раз читал там свои доклады. Периодически публикует работы в солидных научных журналах; я запросил аналитиков – ни единой работы хотя бы сходной по тематике с выделением волчьего гена не опубликовано. Глобальные проблемы селектологии и наногенетики, ряд фундаментальных исследований по каким-то ключевым вопросам общей биологии. Считается светилом мировой величины. Имеет нескольких учеников, имена которых ничего существенного нашим аналитикам не говорят, место жительства не установлено, двое по разу выезжали с ним на конгрессы и читали свои доклады. Практически все ученики также имеют публикации в научных журналах и, похоже, входят в первую сотню биологов планеты. Я попытался выяснить пути которыми Шадули прибывал на конгрессы – пусто, никаких данных не осталось.
– Шериф видел его на «Чирс», – задумчиво сказал Золотых. – Неужели он с учениками на сорок лет заточил себя? Добровольно?
Чеботарев развел руками:
– Константин Семеныч, ученые – люди нередко фанатичные. Варга явно предоставил им превосходные лабораторные условия. Вот они и работают.
– Возможно, – согласился Золотых. – Ладно, что он делал в Малореченском?
– Кефир покупал.
Золотых слегка даже опешил.
– Что?
– Покупал кефир в поселковом магазине, – виновато повторил Чеботарев. – Четыре пакета. Таллиннский кефир.
– У вас что, пост у магазина в Малореченском?
– Один из постов. Всего постов семь, у трассы, у лестницы к пляжам, у…
– Ладно, понятно. Дальше что? Куда он направился после того как набрал… гм… кефиру?
Чеботарев виновато развел руками:
– Неизвестно, Константин Семеныч. Его опознали только вечером, Шериф проглядывал результаты сегодняшних съемок и сразу дал знать Коршуновичу, когда его узнал.
– Между прочим, – задумчиво заметил Золотых, – он ведь тоже наша цель, Степа. Я думаю, он многое может рассказать о волчьем гене. Он цель не менее важная, чем Варга. Варга без Шадули – никто. А Шадули может вырастить волков для кого угодно. Разумеешь?
– Конечно, Константин Семеныч, разумею… – подтвердил Чеботарев.
– Слушай, – неожиданно спросил Золотых, – ты меня раньше просто «Семенычем» называл. А теперь только по имени-отчеству. Это еще отчего? Лампасы действуют?
Чеботарев смутился:
– Ну, в общем…
Золотых удрученно вздохнул:
– Н-да. Выбился на старости лет в начальство… Ладно, Степа, труби совещание. Будем обнюхивать этот санаторий…
* * *
Все еще многочисленные курортники всецело внимали колдовству бархатному сезона, но даже на взгляд их было уже меньше, чем летом. Детей вообще почти не осталось – поувозили детей домой, школа ведь.
Арчи всегда любил это время. Любил именно сентябрь – когда аборигены побережья наконец-то могут выключиться из бешеной сезонной гонки и впервые с мая месяца вздохнуть спокойнее. Очереди пропадают, море спокойное, пиво – холодное, да и жара уже не та.
Тем более Арчи был счастлив после туркменской духовки.
