— Н-н-да? — протянула она скорее вопросительно.
— Н-н-да! — протянул я скорее утвердительно. — Я, конечно, понимаю, каким бредом звучит то, что я говорю…
— Вовсе нет! — вдруг сказала она без всякого выражения. — Просто я не могу загадывать, что со мной случится через несколько месяцев, вот и все.
— Ну, о нескольких месяцах речи не идет! И мы обязательно еще встретимся. Ведь у нас с тобой столько общего! — убеждал я ее. Но ее это почему-то вовсе не убеждало. — Или тебе так не кажется?
Она постучала концом авторучки по стойке — цок, цок, цок — и ничего не ответила.
— А ты, случайно, не ближайшим рейсом летишь? — спросила она, помолчав.
— Самым ближайшим, какой взлетит, — кивнул я. — Вот только из-за погоды пока не ясно, когда вылет.
— Если так, то у меня к тебе будет просьба… Можно?
— Ну, разумеется!
— Тут у нас ребенок — девочка тринадцати лет — едет в Токио без родителей. Ее мать по срочным делам улетела куда-то. А дочку одну в отеле оставила. Если тебе не трудно — ты не мог бы проводить ее до Токио? А то у нее и багажа прилично, и, боюсь, в самолет-то не сядет, как полагается…
— Как это? — не понял я. — С чего бы это мать бросала ребенка и улетала бог знает куда? Что за безалаберность?
Она пожала плечами.
— Такая она и есть, эта мать. Безалаберная. Всемирно известная фотохудожница, со странностями. Взбрело ей в голову ехать куда-то — срывается с места и едет. О ребенке и не вспомнит. Творческая натура, что с нее взять? Задумается о чем-то — про все остальное на свете забывает. Вчера уехала, сегодня спохватилась — и давай звонить в отель. Дескать, я там у вас дочку забыла, так вы уж посадите ее в самолет и отправьте обратно в Токио…
— А что же сама не приедет, за дочкой-то?
— Ну, не знаю. Сказала, что по работе еще неделю не сможет вырваться из Катманду. А личность она знаменитая, клиент повышенного внимания, и так просто ей отказать мы не можем… Вы, говорит, только на самолет ее посадите, а в Токио уже сама разберется. Но так же нельзя, правда? Все-таки девочка; не дай бог, что случится — мы же и будем виноваты. На нас вся ответственность…
— Черт знает что! — только и сказал я. И вдруг меня осенило: — Послушай, а эта дочка… Длинноволосая, в джемпере с названием рок-банды, и плейер в ушах, угадал?
— Точно… Так вы знакомы?
— Нет, это просто черт знает что! — с чувством сказал я еще раз.
* * *
Она тут же позвонила во “Всеяпонские Авиалинии” и заказала билет на рейс, которым улетал я. Потом набрала номер комнаты девчонки, попросила собрать чемоданы и спускаться вниз — мол, наконец-то нашелся сопровождающий. Нет-нет, абсолютно порядочный, мой хороший знакомый, сказала она. И послала носильщика за чемоданами. А потом заказала гостиничный лимузин. Все — очень стильно, красиво, профессионально. Просто талант… Здорово у тебя получается, сказал я.
— Я же говорила, что работу свою люблю. У меня к ней склонность, потому и получается, — ответила она как ни в чем ни бывало.
— Особенно если шутники не пристают? — не удержался я.
Она снова зацокала по стойке авторучкой.
— Это — отдельный разговор. Я вообще не люблю, когда надо мной подшучивают. С давних пор — рефлекс у меня такой. Я тогда ужасно напрягаюсь.
— Но я-то шучу не для того, чтобы ты напрягалась! — сказал я. — Наоборот: я шучу для того, чтобы самого себя успокоить. Может, конечно, шутки у меня плоские и бессмысленные, но пойми — я ведь от чистого сердца стараюсь! Сколько раз бывало: пошучу с человеком — а ему вовсе не так весело, как я рассчитывал. Ну и ладно! Главное — что я не желаю никому зла. И с тобой шучу не чтобы тебя поддеть, а потому что это мне самому нужно…
Слегка поджав губы, она осмотрела меня с головы до ног. Так с высокой горы окидывают взглядом долину, пострадавшую от наводнения. И наконец очень странным голосом — то ли сдерживая дыхание, то ли страдая от насморка — произнесла:
— Кстати говоря… Ты не дашь мне свою визитку? Все-таки я тебе целого ребенка доверяю. Все должно быть официально.
— Официально так официально… — пробурчал я, достал бумажник, вытащил оттуда визитку и протянул ей. Уж визитка-то у меня всегда найдется. Чуть не дюжина знакомых в разное время советовали мне: что-что, а визитную карточку следует всегда иметь под рукой. Она взяла мою визитку и долго изучала ее — с таким видом, будто ей в руки попала тряпка сомнительного происхождения.
— Кстати говоря… А тебя как зовут? — спросил я.
— Скажу в следующий раз, — ответила она и поправила пальчиком оправу очков. — Если, конечно, встретимся.
— Встретимся! Можешь не сомневаться, — сказал я.
И тут она улыбнулась — мягкой улыбкой, слабой, как свет молодой луны.
* * *
Через десять минут девчонка с носильщиком спустились в фойе. Носильщик волок огромный чемоданище. Взрослая немецкая овчарка поместилась бы в таком чемодане во весь рост не прижимая ушей. И в самом деле: бросать тринадцатилетнюю пигалицу с таким багажом посреди аэропорта — чистый садизм. На пигалице были спортивный джемпер с надписью “TALKING HEADS”, узенькие джинсы и тяжелые кожаные ботинки, а сверху накинута дорогущего вида шуба до самого пола. Как и в прошлую нашу встречу, в ней светилась странная призрачная красота. Неуловимая, готовая растаять в любую секунду — и все же не исчезающая. Она тревожила, рождала неуверенность в себе у каждого, кто на нее смотрел. Пожалуй, именно в силу своей неуловимости.
“Talking Heads”… — подумал я. “Говорящие головы”. Вот неплохое название для рок-банды! Прямо как из Керуака: “Рядом со мной дула пиво говорящая голова. Мне дико захотелось отлить. "Щас пойду отолью", — сказал я говорящей голове и вышел.”
Добрый старый Керуак… Что-то он сейчас поделывает?
[17]
Пигалица взглянула на меня. На этот раз без улыбки. Только чуть нахмурила брови — и перевела взгляд на мою знакомую в очках.
— Не бойся, это хороший человек, — сказала ей та.
— По крайней мере, лучше, чем выгляжу, — добавил я.
Пигалица еще раз глянула на меня. И обреченно — мол, что поделаешь? — несколько раз кивнула. Дескать, можно подумать, тут есть из чего выбирать… И я вдруг ощутил себя подлецом, замыслившим против несчастного дитя какую-то жуткую пакость. Этакий дядюшка Скрудж,
[18]
черт бы меня побрал…
— Да ты не волнуйся, — снова сказала моя знакомая. — Дядечка веселый, шутить любит, истории всякие рассказывает, и с девочками обходительный… К тому же мой друг. Так что все будет хорошо, слышишь?
— Дядечка? — повторил я ошарашенно. — Какой я вам дядечка? Мне всего тридцать четыре! Я протестую!..
