По левую руку от разъезда тянулись один за другим с полдюжины старых складов – ровесников еще тех времен, когда грузы перевозились железной дорогой. Кирпичные стены, высокие крыши. Железные двери перекрашивали наново бессчетное количество раз, да, видно, однажды плюнули – и оставили ржаветь до скончания века. Здоровенные вороны сидели рядами на крышах и молча озирали город. Прямо перед складами раскинулось поле заповедно-дикого, в человеческий рост бурьяна, посреди которого чернели изъеденные дождями останки двух автомобилей. Покрышки со всех колес были сняты, капоты распахнуты, внутренности ампутированы. В центре разъезда, похожего на дорожку для конькобежцев, возвышался железный щит – путеводитель по городу. Почти все надписи на нем размыло; относительно разборчиво прочитывались только две: «ГОРОД ДЗЮНИТАКИ» и «САМЫЕ СЕВЕРНЫЕ ПАХОТНЫЕ ЗЕМЛИ ХОККАЙДО».
Сразу за кольцевым разъездом начиналась нашпигованная магазинчиками торговая улица. Она была бы совершенно неотличима от торговых улочек прочих провинциальных городов – если б не ее ширина. В низеньких кварталах с такими широченными улицами сразу становится зябко. Рябины пылали жарко-алым огнем вдоль обочин – а душу все равно пронизывал мелкий неприятный озноб. Плохо ли, хорошо ли шли дела в лавках, было уже не важно – атмосфера фатальной зябкости, царившая на этой улице, как будто отражала душевное состояние всех ее обитателей вместе взятых. Воздух, казалось, навеки впитал в себя все неприметные судьбы и непримечательные деяния населявших этот город людей. Я забросил рюкзак за спину, и мы прошагали с полкилометра, глазея по сторонам и пытаясь найти гостиницу. Гостиницы нигде не было. У доброй трети магазинов были опущены жалюзи. У лавки часовщика наполовину отвалилась вывеска – один конец болтался на ветру из стороны в сторону, громко хлопая при этом о стену. Торговая улица внезапно оборвалась, уткнувшись в просторную автостоянку, поросшую рыжей густой травой. На стоянке были припаркованы кремовая «Фэйрледи» и ярко-красная спортивная «Селика». Обе машины новые. Я даже вздрогнул от удивления: их кукольно-бесстрастная новизна никак не вязалась с унылой атмосферой обветшалого городишки.
Торговая улица кончилась – и от города почти ничего не осталось. Дорожка из редкой брусчатки спускалась к реке, разветвлялась буквой "Т" у самого берега и разбегалась в разные стороны. Вдоль обочин выстроились двумя рядами уныло-типовые одноэтажные домики. Пыльные деревья во двориках вздымали куцые ветки к небу. При этом у каждого дерева была своя странная поза. У входа в каждый дом было прилажено по баку для керосина и ящику для доставки молока. А на каждой крыше торчало по телевизионной антенне фантастической высоты. Городок тянулся кверху серебристыми усиками своих антенн, как будто решил бросить вызов горам вокруг – и во что бы то ни стало достать до неба.
– Похоже, здесь нет никакой гостиницы! – озабоченно сказала подруга.
– Не беспокойся. В каждом городе обязательно есть хотя бы одна гостиница...
Мы вернулись на станцию и спросили у станционных служащих, как нам найти гостиницу. Двое служащих, старый и молодой, – первый второму в отцы годился – очнулись от забытья, как медведи от спячки, и принялись с убийственной обстоятельностью отвечать на поставленный перед ними вопрос.
– Гостиницы в нашем городе две, – начал старый служащий. – Одна подороже, другая подешевле. В первой обычно останавливаются люди из губернаторства, когда приезжают к нам. Там же и банкеты устраивают официальные...
– Кормят там хорошо! – вставил молодой.
– А во вторую селятся бизнесмены, молодежь – в общем, обычные люди. Вид у нее, правда, не ахти какой; но чтобы грязь или антисанитария какая – ни-ни! Помыться можно очень даже неплохо...
– Но стены тонкие, это факт! – снова встрял молодой.
И они еще немного поспорили насчет толщины гостиничных стен.
– Нам в ту, которая подороже! – сказал я. Денег в конверте было еще до чертиков, и экономить их не было никакой особой причины.
Молодой вырвал из блокнота страничку и набросал нам дорогу до гостиницы.
– Большое спасибо! – сказал я. – За последние десять лет город порядком опустел, не так ли?
– О, да! – вздохнул старый служащий. – Лесной завод только один остался, а никакой другой работы здесь и не было никогда. Сельское хозяйство тоже на спад пошло. Вот и уезжает народ, сокращается население...
– В школе детей на классы разбить – проблема! – добавил молодой.
– И сколько сейчас населения? – спросил я.
– Официально – семь тысяч, но на деле и того меньше. Тысяч пять, наверное, – ответил молодой.
– А скоро, того и гляди, и эту ветку закроют, – кивнул старый в сторону путей. – Третья по убыточности железнодорожная ветка в стране! Меня так и подмывало спросить, неужели на свете существует целых две ветки еще безнадежней, – но я поблагодарил собеседников и вышел на улицу.
* * *
Мы снова прошли по торговой улице до конца, спустились к реке, свернули направо, прошагали еще метров триста вдоль берега – и прибыли куда нужно. От старой уютной гостиницы веяло духом тех забытых времен, когда жизнь в городишке еще кипела вовсю. У входа раскинулся любовно ухоженный садик с видом на реку. В углу садика толкались над миской с ужином рыжие щенки колли.
– Альпинисты? – только и спросила горничная лет сорока, провожая нас в номер.
– Альпинисты, – только и ответил ей я.
На втором этаже гостиницы было всего два номера. Просторные комнаты, высокие потолки. С балкона глазам открывался все тот же пейзаж, что мы наблюдали из окна поезда: река кофе со сливками.
В номере она сразу засобиралась в ванную; я же, пока суд да дело, решил наведаться в местную мэрию. Здание мэрии располагалось через пару кварталов на запад от торговой улицы. Признаюсь, оно оказалось куда новее и приличнее, чем я ожидал.
Я быстро отыскал отдел животноводства, просунул в окошко карточку журналиста-внештатника – двухлетней давности, оставшуюся еще с тех времен, когда мне нравилось представляться «свободным писателем» – и тоном, не допускающим возражений, сказал, что хочу получить кое-какие справки по поводу местного овцеводства. То, что журналу для женщин зачем-то понадобилась информация про овцеводство, клерку в окошке вовсе не показалось странным; рыба заглотила наживку, и меня пропустили в приемную.
– В настоящее время на пастбищах Дзюнитаки содержится двести с лишним овец. Все
– саффолки; как вы, наверное, знаете, эта порода разводится исключительно ради мяса. Свежая баранина пользуется большим спросом и постоянно закупается гостиницами и ресторанами нашего города...
Я с деловым видом достал из кармана блокнот и принялся делать пометки. Можно не сомневаться – бедняга клерк теперь пару месяцев кряду будет скупать все выпуски женского еженедельника. Я представил это, и мне стало не по себе.
– Вас ведь интересует именно кулинарная сторона вопроса? – попытался-таки уточнить клерк, завершив краткую лекцию о состоянии местного овцеводства.
