Стас вздохнул:
– Ох и упертая ты девушка, Маша.
– Уж какая есть. Налей-ка мне еще шампанского.
Данилов налил. Маша подняла бокал и сказала:
– Убийца зашивает жертвам рты трупной нитью. Зачем он это делает? Что хочет сказать?
– Ну? И что же?
– Он хочет сказать, что его жертвы были мертвы еще до того, как он их убил.
Некоторое время мужчины изумленно смотрели на Любимову. Даже про водку забыли. Стас обрел дар речи первым.
– Да, Маша, – выдохнул он. – Тебе бы только триллеры психологические писать. Как говорится, Достоевский отдыхает.
– Только если ты будешь продвигать эту версию, то сама скоро отправишься на отдых, – сказал Волохов. – Версия про сатанистов удовлетворила начальство от и до. Старику велели поскорее передавать дело в Следственный комитет.
– Вот это и плохо, – уныло сказала Маша. – Жуку скоро на пенсию, он не будет нарываться.
– Тебя-то он, кстати, может послушать, – заметил Стас. – Старик к тебе неровно дышит.
Маша посмотрела на него недовольным взглядом и строго сказала:
– Данилов, смени пластинку.
– Как скажешь. Подставляй фужер, пора дерябнуть!
И они дерябнули.
За окном постепенно стемнело. На смену первой бутылке шампанского пришла вторая. И вторая бутылка водки не заставила себя долго ждать. Откуда-то издалека доносилась модная песенка. Стас травил анекдоты, Волохов посмеивался в щетинистую бороду.
Маша тоже смеялась, но потом ей отчего-то стало грустно. Она подперла щеку ладонью и проговорила хмельным голосом:
– Ох, мальчики, грустно мне как-то.
– Чего тебе грустно? – осведомился Данилов.
– Да так… Жила-была девушка по имени Ира Романенко. А потом умерла – и всем плевать. Бойфренд нашел себе другую подружку. Отец… выпил пару стаканов своего дурацкого виски – и тоже в норме.
– Какого виски? – уточнил Волохов.
– Да какой-то «Спрингбэнк», – равнодушно ответила Мария.
– Это не дурацкий виски, ты уж мне поверь.
Маша дернула щекой:
– Да все равно.
Волохов взялся за бутылку. Маша накрыла свой бокал ладонью.
– Мне хватит. Я уже пьяная.
– И что, сильно пьяная?
– Да.
– Тогда тебе нечего терять. Пей, Маша, и не думай о плохом.
Толя наполнил ее фужер почти до краев и посоветовал:
– Ты икрой закусывай. Икра хорошая, вкусная.
– Да ну ее, эту вашу икру… – Мария поморщилась. – Надоела.
– Здорово живем, – усмехнулся Стас. – Икра ей надоела.
Маша вздохнула:
– Тошнит меня что-то.
– От меня? – уточнил Волохов.
Мария покачала головой:
– Нет.
– От Стаса?
– Тоже нет. От жизни.
– О, мать, да ты и правда нахлесталась! – засмеялся Данилов. – Пора тебе в колыбельку!
Маша скривилась:
– Не хочу в колыбельку.
– Никто не хочет. Но надо. Толик, помоги даме! Давай-давай, Машут, поднимайся, потом спасибо скажешь.
Волохов приподнял Машу, а потом легко, как пушинку, взял ее на руки.
– Господи, сколько ж в тебе весу? – удивился он. – Кошка, и то, наверное, тяжелее.
Но Мария его уже не слушала. Она сомкнула веки и задремала, а вскоре дрема превратилась в сон.
2
Проснувшись, Мария первым делом застонала и схватилась пальцами за больное плечо, но тут же переместила руку к голове. Болело все. По крайней мере, у нее было такое ощущение. Во рту пересохло, и пить хотелось со страшной силой.
Маша медленно поднялась и опустила босые ступни в мягкие тапочки. Дрожащей рукой уперлась в край кровати и, сделав над собой усилие, встала на ноги. Подождала, пока в голове перестанет ухать колокол, собрала разбегавшиеся мысли воедино, затем повернулась и посмотрела на свое отражение в трюмо.
…И лучше бы не смотрела.
Бледное лицо, темные круги под глазами, всклокоченные волосы. Хорошо хоть, не красилась вчера, и размазанной туши на физиономии не наблюдается.
Маша опустила взгляд ниже и с удовлетворением отметила, что все еще одета. Значит, никто не делал потуг ее раздеть или, упаси боже, переодеть. Толстовка, джинсы – все на месте.
С кухни доносился запах еды, и что-то скворчало на сковородке. Маша повернулась к двери, но вынуждена была остановиться и прикусить губу – в плече запульсировала боль. Будто в свежей ране гвоздем заковыряли.
Дождавшись, пока острый приступ боли утихнет, Любимова, еле волоча ноги, зашаркала на кухню, гадая по пути – кто там решил покашеварить: Стас или Толя?
Оказалось – Толя. Он стоял у плиты, колдуя над скворчащей сковородкой. Глянул на Любимову через плечо и пробасил:
– А, встала наша Маша. Топай в душ, а потом милости прошу к столу.
Мария машинально пригладила волосы руками, стараясь создать хоть какую-то видимость порядка. А потом нахмурилась и спросила с напускной строгостью:
– Ты что здесь делаешь, Волохов?
– Завтрак готовлю, – ответил он. – Где у тебя соль?
– На полке, прямо над тобой. А почему ты готовишь завтрак на моей кухне?
Здоровяк криво ухмыльнулся.
– Ну ты даешь, мать. Нравится мне твоя кухня. Вот и готовлю.
– Подожди… – Мысли Марии вновь стали рассыпаться, и она попробовала собрать их воедино. – Ты здесь ночевал, что ли?
– В точку! – кивнул Толя.
– А как же твоя жена? Толь, как же Галя?
– С ней сиделка. Да не волнуйся ты. – Он взял со стола банку с рассолом, оставшимся от маринованных помидоров, и протянул Маше: – На-ка вот, полечись.
– Нет. Я лучше кефиром.
Маша проковыляла к холодильнику, открыла дверцу, достала тетрапак кефира, свинтила дрожащими пальцами крышку и хорошенько к нему приложилась.
– Завтрак на столе, – услышала она голос Толи. – А мне пора бежать.
Маша отняла тетрапак от губ и облизнулась. Ей немного полегчало.
– Толь, ты даже не позавтракаешь со мной?
– Надо перед работой домой забежать, – ответил Волохов. – Сама понимаешь.
– Возьми что-нибудь на дорогу.
– Уже! – Волохов показал Маше завернутый в салфетку бутерброд. – Ну, бывай!
Он повернулся и зашагал к двери.
– Постой! – окликнула его Маша.
