– «В картине много энергии и ярости. Однако сквозь агрессию проглядывает уязвимость». Фу, какая пошлость! Тенишев, надеюсь, ты не купился на эту уловку?
– Отстань.
– Похоже, ты ей понравился. Рафинированным барышням из глубинки нравятся хамоватые мужики. Ты здесь будешь пользоваться большим успехом.
– Я сказал: отвяжись от меня.
– А то что? Переломаешь мне ноги? – Ольга тихо засмеялась. – Ох, Тенишев, какой же ты жалкий…
Лицо Алексея окаменело.
– Что ты сказала? – процедил он сквозь зубы.
Ольга отхлебнула из бокала и презрительно повторила:
– Жалкий. Жалкий, бездарный мазила, не приспособленный к жизни. Верка с тобой еще намучается.
Несколько секунд Алексей стоял, угрюмо глядя на Ольгу, потом шагнул к ней и схватил ее за горло.
– Держи свой поганый язык за зубами, – яростно пророкотал он, – если не хочешь, чтобы я тебя придушил.
Оттолкнул от себя Ольгу и отошел к окну. Ольга согнулась, схватилась рукою за горло и закашлялась. На глазах ее выступили слезы.
– Я… – она закашлялась, но взяла себя в руки. – Я этого не забуду.
– Чего я и добивался, – буркнул в ответ Алексей.
Ольга снова закашлялась, но через минуту окончательно пришла в себя. С ненавистью посмотрев на спину Тенишева, она тихо проговорила:
– Если однажды ты увидишь, как какой-нибудь бродяга бьет тебя ножом, знай: нож в его руку вложила я.
– Лучше укуси меня, – посоветовал Алексей, прикуривая сигарету. – Твой яд смертоноснее любого ножа.
Ольга, не ответив ни слова, сгребла костыли, пристроила их под мышками и заковыляла в свою комнату.
12
Вот уже полтора часа Вера сидела за широким письменным столом и просматривала больничные карты, пристально изучая анамнезы и стараясь запомнить прочитанное.
Пациент Поташев. Двадцать восемь лет. Замкнутость, вялость, апатия… Трифтазин два раза в день, циклодол три раза в день… Пациента трясет, а в стадии обострения пропадает аппетит, болит голова, спина и возникает острая нехватка воздуха…
Пациент Галыгин. Тридцать два года. Галлюцинаторно-параноидальная шизофрения… Высказывает бредовые идеи преследования… Прошел курс электросудорожной терапии методом УП. После УП прослеживалась динамика восстановления речи, отмечались изменения речевой активности, особенно голоса и интонации…
Пациент Липкин. Семьдесят два года. Идиопатическая болезнь Паркинсона в третьей стадии… Двухлетний анамнез нарастающей спутанности сознания… Параноидальные мании и зрительные галлюцинации… В последние два года лечение клозапином и леводопом… Улучшений нет.
Пациент Ставрогин. Тридцать лет… Затяжная депрессия… Лечение нортриптилином и алпразоламом…
Пациент Венедиктов. Шестнадцать лет… Параноидальная шизофрения. Прошел лечение поддерживающими препаратами галоперидол и трифтазин… Слуховые галлюцинации исчезли примерно четыре месяца назад… Сейчас принимает респолепт. Из наблюдающихся побочных эффектов – слабость…
Вера перевела дух и откинулась на спинку стула. В кабинет вошел Шевердук. Прошел к шкафу и принялся искать какие-то бумаги.
– Иван Федорович, – окликнула его Вера.
Шевердук обернулся, блеснув стеклами очков:
– Да?
– Вчера вечером я познакомилась с доктором Плучеком. Он зашел к нам в гости, и мы устроили что-то вроде небольшого новоселья. Но сегодня я не видела его в клинике.
– И что?
– Он очень поздно ушел от нас. Вот я и волнуюсь: не случилось ли с ним чего?
– Павел Сергеевич уехал сегодня утром, – сказал Шевердук.
– Уехал?
Шевердук кивнул:
– Да. На конференцию. Улетел в Москву утренним рейсом.
Вера обдумала слова Шевердука и нахмурилась.
– Странно, вчера вечером доктор и словом не обмолвился о поездке.
– Вчера вечером он еще не знал, что полетит. Лететь на конференцию должен был я. Но у меня приболела жена, и Черневицкий попросил Плучека заменить меня.
– Вот в чем дело… – Вера облегченно вздохнула. – Тогда все в порядке. А то я уж было подумала…
– Что вы подумали? – стекла очков Шевердука мрачно сверкнули.
Вера смущенно улыбнулась.
– У вас здесь довольно жуткие места: дубовый лес, болото… Если ночью сбиться с дороги, можно и заблудиться.
Шевердук пожал плечами:
– Никогда об этом не думал. Я видел дубовую рощу только при свете дня, и она никогда не казалась мне жуткой. Что касается возможности заблудиться, то, на мой взгляд, это невозможно. Мы все прекрасно ориентируемся в нашей роще.
Вере нечего было ответить. Шевердук помолчал, а потом проговорил – видимо, затем лишь, чтобы заполнить паузу, от которой обоим стало слегка неуютно:
– Должно быть, Плучек вам много рассказывал о нашей клинике?
– Почти ничего, – покачала головой Вера. – Мы больше говорили на общие темы. Вот только на прощание он произнес странную фразу.
– Какую?
Вера наморщила лоб, припоминая, и ответила:
– Что-то насчет того, чтобы я была осторожна.
– Плучек прав, – согласился Шевердук. – Специфика нашего учреждения такова, что любая неосторожность может стоить нам здоровья и даже жизни. Сегодня утром, беседуя с Часовщиком, вы слишком близко подошли к защитному барьеру, а это могло закончиться плохо. Помните: Часовщик убивал людей голыми руками.
Иван Федорович отвернулся к шкафу.
«Великану вкалывают столько седативных препаратов, что они могли бы успокоить даже носорога», – подумала Вера, вздохнула и снова углубилась в больничные карты.
13
Старшая медсестра клиники Жанна Орлова шла по коридору, когда дверь кабинета заведующего приоткрылась и негромкий голос Черневицкого окликнул ее:
– Жанна Олеговна, зайдите, пожалуйста, ко мне!
Орлова остановилась, окинула быстрым взглядом коридор и сказала:
– Хорошо, Игорь Константинович.
Заведующий распахнул перед ней дверь, и медсестра вошла. Черневицкий прикрыл створку, повернулся к Жанне.
– Как наша новая сотрудница? – негромко осведомился он.
– Осваивается, – ответила Жанна и села на белоснежную кушетку.
Игорь Константинович откинул со лба длинную седую прядь и чуть прищурил черные глаза.
– Жалоб нет?
– У нее или у меня? – иронично поинтересовалась Орлова.
– О ваших жалобах я знаю. А что не нравится ей?
