Часовщик вернулся к столу, сел на стул и продолжил свои занятия.
– Господи… – пробормотал Черневицкий, глядя на труп Астахова остекленевшими глазами, – не может быть.
– Это я… – хрипло проговорила Вера. – Я… Это я…
Шевердук взял ее за плечи, повернул к себе и угрюмо проговорил:
– Вы ни в чем не виноваты. Слышите?
Вера всхлипнула.
– Я могла… я должна была…
– Ничего вы не могли, – негромко и четко сказал Шевердук. – Вы привыкли иметь дело с людьми. Пусть с больными, но людьми. А здесь… Часовщик не человек.
Электрик наконец справился со своей работой. Стеклянная перегородка отъехала в сторону. Охранники ворвались в палату и открыли по Часовщику огонь из травматических пистолетов.
Пули одна за другой врезались в грузное тело убийцы, но он, похоже, не обращал на это никакого внимания и продолжал неторопливо ковыряться толстыми пальцами в часовом механизме.
Первый охранник нагнулся, подхватил тело Астахова под мышки и поволок его к выходу. Второй прикрывал коллегу, паля из пистолета Часовщику в голову. Одна из пуль угодила гиганту в верхнее веко. Потекла кровь, сразу же глаз опух, но Часовщик не прервал свою важную работу.
Когда окровавленное тело врача вытащили в коридор, Черневицкий присел возле него и приложил пальцы к шее. Затем выпрямился, повернулся к Вере и Шевердуку и проговорил севшим от пережитого ужаса голосом:
– Иван Федорович, Вера Сергеевна, прошу вас – пройдите в ординаторскую. Здесь больше не на что смотреть.
* * *
Антон Сташевский говорил торопливо, горячо, словно боялся, что его остановят прежде, чем он успеет договорить все до конца.
– Думаете, Астахов попал туда случайно? – тараторил он. – Думаете, все произошло само собой?
– А разве нет? – сипло спросила Вера, держа в дрожащих пальцах сигарету.
Сташевский снисходительно улыбнулся.
– Шевердук хочет, чтобы мы так подумали. Но на самом деле все не так просто. Пораскиньте мозгами. Возле палаты Часовщика их было двое – Астахов и Шевердук. Что, если Шевердук, под видом того, что отлаживает систему, взял да и…
– Сташевский, перестаньте болтать ерунду, – устало вымолвила Вера.
Антон обиженно поджал губы.
– Вы мне не верите? Зря. Не говорите потом, что я вас не предупреждал, – Сташевский испустил долгий, подчеркнуто меланхолический вздох, затем нахмурился и пробормотал: – Н-да, Черневицкий вас теперь по головке не погладит.
– Нас?
– Конечно. Ведь именно вы лечили Часовщика. Вы твердили всем о стойкой ремиссии. Вы убеждали всех, что он не агрессивен. И чем все закончилось? Уверяю вас, Черневицкий не прощает таких ошибок.
Вера холодно прищурилась на собеседника.
– Послушайте, Сташевский, а вам самому не противно?
Он скосил на нее глаза и усмехнулся влажными губами.
– Не нравится слушать о себе правду? Но разве то, что произошло, не доказывает, что вы плохой психиатр?
– Может быть, – сухо проговорила Вера. – Но с вами я это обсуждать не хочу.
– Вы на меня злитесь? Напрасно. Я ведь желаю вам добра.
Вере надоела его трепотня.
– Послушайте, Сташевский, – мрачно заявила она. – Если вы еще раз заговорите со мной в подобном тоне, я дам вам по физиономии. Жаль, что пощечина, которую влепил вам Шевердук, не научила вас уму-разуму.
Сташевский замер с открытым ртом. Его впалые щеки порозовели.
– Откуда вы знаете? – пробормотал он, злобно прищуривая глаза. – Он вам сказал?
Вера потушила сигарету в пепельнице, повернулась и зашагала по коридору.
– Если вы кому-нибудь расскажете, я сделаю так, чтобы вас уволили! – крикнул ей вслед Сташевский. – Я могу! Моя мама…
Вера свернула за угол. Сташевского она больше не слушала, мысли ее были заняты другим.
3
Вера и Иван Федорович Шевердук вышли из кабинета Черневицкого и перевели дух. На лысоватом лбу Шевердука блестели капли пота, стекла его очков запотели. На острых скулах Веры выступил румянец.
– Куда теперь? – спросила Вера, не глядя коллеге в глаза.
– Ко мне в кабинет, – ответил Иван Федорович. – Просмотрим записи наших «бесед» с Часовщиком и попытаемся выяснить, где мы допустили ошибку.
Вера повернулась, чтобы идти, но Шевердук остался стоять на месте.
– Черт! – с досадой выругался он. – Возимся с таким негодяем… Будь моя воля, я бы просто пристрелил его, как бешеного пса.
– Часовщик – наш пациент, – тихо заметила Вера.
Шевердук мрачно усмехнулся:
– Разумеется. Он – наш пациент. И мы водим вокруг него хороводы, как вокруг новогодней елки. А знаете, кем я себя при этом чувствую?
– Кем?
– Адвокатом дьявола! В Средние века инквизиция приставляла к каждому осужденному грешнику специального человека, который пытался найти оправдание его поступкам. Такого человека называли адвокатом дьявола. Мы с вами тоже пытаемся найти оправдание злу.
– Часовщик – наш пациент, – повторила Вера, но уже не так уверенно. – Он просто болен.
– Он – воплощение зла, – жестко проговорил Шевердук. – «Психо» – значит душа. Психиатрия врачует человеческую душу. А у мерзавца на месте души зияет огромная зловонная дыра. Нельзя врачевать то, чего нет. Нельзя оживить мертвеца.
Вера вспомнила непроницаемое, словно вырубленное из куска гранита, лицо Часовщика, его глубоко посаженные темные глаза, в которых не было ни чувства, ни мысли, – и сурово сдвинула брови.
Иван Федорович поднял к лицу руки, поморщился и помассировал пальцами виски.
– Ладно, это все лирика, – устало проговорил он. – Идемте в кабинет.
В кабинете, сидя за компьютером, Иван Федорович взял из стопки компакт-дисков самый верхний и вставил его в привод. Пощелкал кнопками, уставился на экран монитора.
Вера, сидя сбоку, увидела на лице Шевердука легкое недоумение, сменившееся столь же легкой досадой.
– А, черт… – снова угрюмо выругался он. – Не тот диск.
– Что на нем? – спросила Вера и, вытянув голову, взглянула на экран.
Однако Иван Федорович уже щелкнул кнопкой и свернул изображение.
– Запись вашей беседы с Евгением Осадчим, – ответил он.
Тусклые от пережитого горя и страха глаза Веры вспыхнули.
– Можно мне посмотреть? – попросила девушка дрогнувшим от возбуждения голосом.
Шевердук покосился на нее недовольно.
– Зачем вам?
– Хочу проанализировать нашу беседу.
