– Много говорить – себе могилу рыть, – флегматично ответил идальго, не поднимая с глаз надвинутой шляпы.
– Резонно, – согласился Пирогов. Повернулся к Алеше и деловито осведомился: – Он всегда такой?
– Насколько я могу судить – да.
– Ну что ж, господа… – Пирогов вздохнул. – Значит, до утра нам тут вместе куковать.
Он отошел наконец от двери и, щелкнув суставами, улегся в углу на большую охапку сена. Минут пять верзила ворочался, вздыхая и причитая, потом затих. Еще через несколько минут из угла послышался его громкий, жизнеутверждающий храп.
* * *
Женщина была высокая, тонкая, с точеным, бледным лицом и замысловатой прической.
– Нестор, – тихо позвала она.
Махно, сидевший за столом над потертой картой, не откликнулся.
Женщина встала с кресла, подошла к нему сзади и обвила его короткую шею своими тонкими белыми руками.
– Нестор, – повторила она.
– Что? – сухо сказал Махно, не отрываясь от работы.
– Ты в самом деле хочешь их убить?
– Кого?
– Этого мальчика. И… артиста.
– Они сеяли смуту и ответят за это по законам революционного времени, – не отрываясь от карты, сказал Махно.
– Ты ведь знаешь, что это не так. Они вступились за женщину. Это благородно.
– Это глупо. А за глупость нужно платить.
– Ох, Нестор, Нестор… – Женщина провела тонкими пальцами по длинным волосам мужчины. – Что с тобой сделало это скотское время.
Она секунду помедлила, затем наклонилась, поцеловала его мягкие волосы и тихо сказала:
– Нестор, я прошу тебя, отпусти их.
– Нет, – коротко ответил он.
– Этот мальчик – он ведь совсем еще ребенок.
– Он смутьян.
– Он храбрый и благородный юноша. Он не побоялся осадить твоего зарвавшегося ординарца.
– Белаш – боец революции, – сухо ответил Махно. – А этот щенок – недобиток буржуйский, семя Каиново. И заступник его такой же. Попадись мы им – они бы с нами не церемонились.
На чистом белом лбу женщины обозначились мелкие морщинки.
– Нестор, пожалей хотя бы мальчика.
– Нет.
– Это твое последнее слово?
– Последнее.
Женщина убрала руки с шеи Махно. Снова помедлила, затем сделала еще одну попытку. На этот раз она говорила холодно:
– Нестор, отпусти мальчика, если хочешь, чтобы сегодня ночью мы были вместе.
Махно поднял голову от карты, удивленно посмотрел на женщину.
– На тебе одной свет клином не сошелся, – сказал он.
Женщина отвечала с недоброй усмешкой:
– Это мы еще посмотрим.
– Смотри сколько хочешь, это твое право, – сказал Махно и, дернув щекой, снова склонился над картой на столе.
Ночь пришла холодная и ветреная. Иногда сквозь тучи слабо мерцала луна, словно единственная уцелевшая золотая пуговица на заношенном, грязном сюртуке.
Тонкая, гибкая тень скользнула по белой стене хаты и снова нырнула в темень.
– Хто це? – спросил часовой, насторожившись. – Хто це иде? А ну – ответь!
– Это я, Серко. Я, Галина Андреевна.
Женщина подошла к сидящему на бочке у стены сарая пожилому казаку.
– Караулишь, Серко?
– Так, пани, – ответил он и передернул плечами. – Стэрэжу.
– Озяб поди?
– Трохи змерз.
– А я тебе чаю горячего принесла.
Женщина поставила на землю медный чайничек. Казак улыбнулся в седые усы:
– Дуже дякую, пани. Правда, мне б чего погорячей…
– А я и самогонку принесла. Вот, Серко, возьми. – Она протянула казаку пузатую бутылку.
– Ось дякую, пани. Ись прийди Страшный суд, Богу за вас молыти буду.
– Ладно, я пойду. А ты, Серко, карауль.
– Добре, пани!
Женщина повернулась и вновь двинулась по направлению к хате. Казак проводил ее благодарным взглядом, потом вздохнул, вынул зубами пробку из бутылки и, собравшись с духом, отхлебнул пару глотков.
– Добре… – повторил он и ткнулся носом в рукав.
Вскоре в ночи раздался его негромкий, сиплый храп.
И снова по белой стене хаты скользнула тень. Тонкие пальцы вынули из черного мундира часового ключ. Тихо брякнул тяжелый замок, дверь сарая приоткрылась.
– Эй! – тихо окликнула женщина. – Эй, вы!
– Что такое? – раздался из черноты сарая заспанный голос.
– Ради бога, тише. Выходите. Дверь открыта.
Послышался легкий шум. В дверном проеме показалась большая, взлохмаченная голова Пирогова. Он удивленно посмотрел на женщину, затем перевел взгляд на спящего казака и спросил:
– Что с ним?
– Он спит, – ответила женщина. – Я дала ему снотворного. Выходите.
Пленники вышли на улицу. Неуверенно огляделись.
– Забор слева, – сказала женщина. – За ним поле, а дальше лес. В лес они за вами не пойдут.
Артист шагнул к спящему казаку, быстро склонился и вынул у него из-за пояса револьвер.
– Могу я узнать, как зовут нашу спасительницу? – спросил Пирогов.
Немного поколебавшись, женщина тихо ответила:
– Галина Андреевна.
– Галина, – блаженным голосом повторил Пирогов. – Сударыня, если когда-нибудь судьба снова сведет нас с вами, клянусь честью, я…
Артист тронул его за плечо:
– Кончайте трепаться. Надо идти.
– Жаль, что мы не встретились при более благоприятных обстоятельствах, – прочувствованно сказал женщине Пирогов. – Позвольте хотя бы поцеловать вашу ручку. На прощание.
Пирогов по-медвежьи неуклюже склонился над женщиной, сгреб ее ладонь в свою пятерню и прижал к губам. Спящий казак заворочался во сне, и женщина пугливо отдернула руку.
– Идите, – сказала она. – До рассвета вас не хватятся. И умоляю вас, не попадайтесь больше Нестору. Второй раз он вас не упустит, уж будьте уверены. Да, и вот еще – возьмите.
Женщина ткнула в руки Пирогову узелок.
– Здесь немного еды. Картошка, сало, хлеб – все, что смогла собрать.
– О, мадам, если б вы знали, как я…
– Пора! – нетерпеливо прервал его излияния артист.
Казак снова тревожно застонал во сне.
– Идите с богом! – Женщина коротко перекрестила беглецов, повернулась и быстро зашагала к хате. Пирогов проводил ее печальным взглядом. Потом вздохнул и заспешил за товарищами. Несколько секунд спустя три тени перелезли через плетень и растворились во тьме.
