– Увы!
– И кто это решил? Уж не вы ли?
– Я.
– Да кто вы такая, чтобы иметь право судить? –
возвысила она голос.
– Я переводчица с двадцатилетним стажем, – скромно
ответила я.
– Переводчица? Тогда мне все ясно! Вы боитесь
конкуренции, потому и не подпускаете талантливых людей, которые не ремесленники,
которые вкладывают душу. Но, я этого так не оставлю! Я буду жаловаться!
– Жаловаться? – чуть не рассмеялась я. –
Позвольте спросить, кому? Это частное издательство, и выбор переводчиков, слава
богу, никто не может ему навязать, даже налоговая полиция..
Кажется, она смекнула, что угрозами ничего не, добьется.
– Простите, я погорячилась, просто меня так оскорбили
ваши слова… Я много лет жила в Германии и во Франции, и лучше меня в Москве
никто этих языков не знает! Ни одна душа!
– Охотно верю, но вот с русским языком дела у вас
обстоят не так хорошо. Вероятно, вы его немного подзабыли, живя за границей.
– Что? – позеленела дама. – Да как вы смеете?
– Да уж смею, Антонина Дмитриевна. Я не хотела
пускаться в подробности, но вы меня вынуждаете. Вот возьмем ваш французский
роман.
– Вы знаете французский?
– Знаю. Но тут дело не в нем. Вот первая фраза.
«Мари-Франс жила в семиэтажном многоквартирном особняке…»
– Ну и что?
– А вы знаете, что такое особняк?
– Это дом.
– Совершенно верно. Дом. Но семиэтажных особняков, и уж
тем более многоквартирных, не бывает!
– Много вы понимаете! – фыркнула дама. – Вы
бывали в Марселе?
– Я не бывала в Марселе, но знаю, что там могут быть
семи-, да хоть тридцатиэтажные дома, здания, дворцы, что угодно, но не
особняки! Особняк – это небольшой дом, как правило на одну семью, пройдитесь по
Москве, вы увидите множество старинных особняков, но…
– Это советские благоглупости! Нежелание признать, что…
Я молча повернулась к небольшой книжной полке, сняла оттуда
словарь Ожегова, нашла нужную страницу, прочитала: «ОСОБНЯК. Благоустроенный
небольшой дом городского типа, предназначенный для одной семьи или отдельного
учреждения».
– Ну пусть, – вспыхнула она, очевидно, признавая
авторитет Ожегова. – Но что, стоит заменить слово «особняк» на «дом»? Это
такая мелочь. Что вы еще там накопали?
– Да вот у вас есть перл, я сейчас не помню на какой
странице, но там один сидит ошуюю, второй одесную, а третий визави. По-вашему,
это нормально?
– Вы, я полагаю, не знаете, что такое ошуюю и одесную?
– Представьте себе, знаю, но только у вас получается
смешение французского не столько с нижегородским, сколько с…
– Что вы несете? При чем тут Нижний Новгород?
Так, приехали. Я постепенно начинала закипать. Эта особа вообще
ничего не знает!
– Если вы сами, Антонина Дмитриевна, не чувствуете, что
подобное сочетание чудовищно, то говорить просто не о чем. Или вот: «Я знал,
что она старая дева, но думал, у нее это прошло».
– И что вас здесь не устраивает?
– Все! Стародевичество вещь, конечно, прискорбная, но
это все-таки не болезнь и пройти никак не может!
Вот еще: «Она любила возиться на огороде и вообще, где
придется». А вот эта роскошь: «Он его бывший сын»! Что значит «бывший сын»?
– Имеется в виду, что его отец умер!
– Я-то заглянула в оригинал и поняла, а что делать с
читателем?
– Подумаешь, это можно исправить… Не бывает переводов
без каких-то ляпов…
– Согласна, не бывает. Но когда перевод состоит из
одних только ляпов…
– Не правда! Это превосходный перевод! Допускаю, что
там попадаются досадные огрехи, но в целом… Это ваши гнусные инсинуации! Пусть
отдадут перевод на рецензию! Вы для меня не авторитет!
– Решать этот вопрос не мне, но полагаю, издательство
не сочтет нужным тратиться на рецензию. Я это рецензировала по долгу службы, и
этого достаточно. Разумеется, у вас есть другие возможности напечатать ваши
работы, но только не у нас!
– Где Борис Евгеньевич?
– Не имею представления.
– Позовите его!
– Попробую!
Я встала и выглянула в коридор. Там был только охранник.
– Валера, где Борис Евгеньевич?
– Позвать?
– Да, очень вас прошу!
Между тем мадам Журасик изучала мои пометки на своей
рукописи.
– А чем вас не устроила вот эта фраза? «Пора наконец
бросить обрыдлую лиру и заняться нашим посконным настоящим делом!»
– Знаете, всем. Какое посконное дело может быть во
французском романе?
– Это опечатка.
– Да? Допускаю, но что там было?
– Я сейчас не помню! А вот тут что?
– «Полы халата валялись на полу»! Потрясающе. Как они
валялись – отдельно от халата?
– Глупости! Это просто был длинный халат.
– Вот и написали бы просто. А вот тут, где героиня
поливает грядки? «У моркови воды навалом, а теперь ее ждет горох». Как воды
может быть навалом?
– Так говорят, когда чего-то много.
– Да, можно даже сказать «У меня времени навалом», но
воды навалом быть не может, тем более в авторской речи!
В этот момент в комнату заглянул испуганный Вырвизуб.
– Борис Евгеньевич! Это возмутительно! – заявила
Антонина Дмитриевна. – Вы отдали мои произведения в руки какой-то наглой
особе!
– Антонина Дмитриевна! – вдруг повысил голос
Вырвизуб, – я попросил бы вас выбирать выражения…
– Напрасная просьба, – фыркнула я, – вот
этого-то как раз Антонина Дмитриевна не умеет!
– Мария Никитична! – укоризненно покачал головой
Вырвизуб.
– Я требую, чтобы вы отдали мой перевод на рецензию
компетентному человеку, которому я могла бы доверять! Мнение этой… дамы для
меня ничего не значит. Она мне просто завидует!
Вырвизуб болезненно поморщился.
– Мария Никитична, каково ваше заключение? –
обратился он ко мне.
– Меня не интересует ее заключение! Тоже мне, эксперт,
смазливая бабенка будет судить о моем творчестве!
– Во-первых, Мария Никитична всеми уважаемая очень
известная переводчица, к тому же член Союза писателей, если хотите
знать! – разозлился Вырвизуб. – А во-вторых, мы не имеем возможности
платить рецензентам. Слово Марии Никитичны для нас имеет решающее значение.
