Земли моей живой гербарий!
Сухими травами пропах
ночной приют чудесных тварей —
ежей, химер и черепах!
Мальчик невесело усмехнулся. Стихи были совершенно неуместны да и глупы – какие еще химеры? Какие ежи и черепахи? И при чем тут сухие травы?
– Ах, как это замечательно! – продолжал восхищаться старый клоун, глядя на белую, сверкающую в темноте полосу морского прибоя. – Ты знаешь, малыш, Бог создал человека с единственной целью – вырастить из него поэта!
– Бог создал человека, чтобы было над кем поиздеваться, – возразил мальчик. – Почему вы не едите печенье?
– Потому что я его не люблю, – ответил клоун. – Все, что мне сейчас нужно, это глоток терпкого красного вина! Оно заставит мою кровь быстрее течь по жилам!
Старик отхлебнул из бутылки и закашлялся.
– Вам надо к врачу, – угрюмо сказал мальчик.
Несмотря на то что из глаз старого клоуна бежали слезы, он упрямо покачал головой:
– Это просто насморк. Хорош бы я был, если б из-за каждого пустяка бегал по врачам.
– Это не просто насморк, – возразил мальчик. – Это простуда. Вам надо лечиться.
– Ах, оставь. Лучше дай-ка мне трубу!
Мальчик протянул ему трубу, и клоун заиграл.
Мальчик узнал мелодию. В последнее время клоун часто ее играл, но сейчас она звучала особенно удивительно – накладываясь на мерный гул прибоя. Грустная, как всё в этом мире, но неизмеримо прекраснее всего, что доводилось видеть или слышать мальчику.
Старый клоун оборвал игру и закашлялся.
– Не надо вам сейчас играть, – сказал мальчик.
– Почему?
– Нам утром выступать. А вам нужно набраться сил.
– Но моя душа просит музыки, – возразил клоун.
– Душа вам не заплатит. А вот публика заплатит.
Старый клоун посмотрел на мальчика долгим взглядом, как делал почти всегда, когда мальчик заводил разговор о деньгах или вещах, потом вздохнул и сказал:
– Опять ты о своем. Подумай о чем-нибудь высоком.
Мальчик подумал. Еще подумал и сказал:
– Скоро наступят холода. А у нас с вами дырявые ботинки. К тому же вам давно пора купить теплую куртку. Вы постоянно простужаетесь.
Старый клоун хотел что-то сказать, но вместо этого зашелся отрывистым, похожим на собачий лай, кашлем. Мальчик достал из холщовой сумки шарф и принялся повязывать его на тощую шею клоуна.
Тот попытался возразить, но мальчик был настойчив, и клоун в конце концов смирился. Немного придя в себя, он снова взялся за бутылку. На этот раз он сделал несколько больших глотков сразу.
Бутылка почти опустела, и тут клоун опять закашлялся, схватившись рукою за впалую грудь. Мальчик бросился к нему, но клоун остановил его жестом, показав, что все в порядке. Он кашлял еще минуту, затем, мучительно морщась, выпрямился и вытер выступившие на глазах слезы.
– Это все из-за соленого воздуха, – сказал он севшим, хриплым голосом.
– Вам надо показаться врачу, – повторил мальчик.
Клоун покачал седой головой:
– Ах, оставь. Мне не нужны врачи.
Мальчик протянул руку и потрогал клоуну лоб.
– У вас жар, – сказал он.
– Это мое нормальное состояние, – сказал старый клоун. – Пока все тлеют, я – горю!
Он убрал руку мальчика от своей головы, взял бутылку и допил вино.
Глядя на его бледное, изможденное лицо, мальчик вдруг подумал, что клоун скоро умрет. И тогда мальчик снова останется один, как тогда, пять лет назад. На душе у мальчика стало так тоскливо, что он чуть не заплакал. Но в этот момент клоун отбросил бутылку подальше и бодро сказал:
– Пора укладываться спать. Я лягу здесь, а ты забирайся под лодку. Она защитит тебя от ветра.
– Но вам нельзя спать на ветру, – возразил мальчик.
– Ветер может и перемениться, – сказал старый клоун и улыбнулся, – а под лодкой для меня еще опаснее. Уверен, там гуляет чудовищный сквозняк.
Мальчик попробовал возражать, но клоун был непреклонен, и мальчик вынужден был забраться под лодку.
Под лодкой было чуть теплее, чем снаружи. Гул прибоя звучал приглушенно. За дощатым бортом забормотал и зашуршал песком, раскатывая резиновый коврик, клоун. Мальчик прислушался, стараясь разобрать, что он бормочет, но разобрал только несколько слов «…стало… слишком… Господи…» и затем – тяжкий, долгий вздох.
Мальчик достал из холщовой сумки пачку листов, которые полтора часа назад он вытащил из мусорного бака, чиркнул зажигалкой и в зыбком, дрожащем свете пламени пригляделся к буквам на верхнем листе. Пригляделся – и испытал легкое разочарование. Буквы были старинные. Твердые знаки на концах слов, палочки с точками. Это точно не банковская документация. Мальчик вздохнул и спрятал пачку листов в большую холщовую сумку, в которой хранил все свои запасы и с которой никогда не расставался. Затем положил сумку под голову, закрыл глаза и уже через минуту спал так крепко, как только может спать двенадцатилетний ребенок после изматывающей круговерти дня.
– Кто здесь? – громко спросил клоун, поднимая голову с коврика и вглядываясь в темноту.
– Я, – тихо ответили ему откуда-то сверху.
Клоун протер кулаками сонные глаза. Теперь он увидел говорящего. Тот стоял прямо перед клоуном, высокий, широкоплечий, в длинной куртке.
– Кто вы? – спросил клоун мужчину.
– Ваш друг, – ответил тот. – Или враг. Смотря по тому, как пойдут наши дела.
Старик попытался рассмотреть во мраке лицо незнакомца, но не смог.
– У меня есть оружие! – предупредил старый клоун, придавая своему голосу решительную интонацию. – Идите своей дорогой, если не хотите нарваться на неприятности!
Незнакомец остался стоять там, где стоял. Клоун снова попытался разглядеть его во тьме, но увидел лишь, что собеседник его довольно молод, а на щеке у него небольшой багровый шрам.
Где-то рядом хлопнула дверца машины. Старик повернул голову и увидел метрах в двадцати вспыхнувший огонек сигареты. Кто-то стоял возле машины и курил.
– Что вам нужно? – взволнованно спросил старый клоун.
– У вас есть что-то, что вам не принадлежит, – спокойно ответил незнакомец.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Я говорю о рукописи, – медленно и четко сказал незнакомец. – О старой рукописи. Отдайте ее мне, и я уйду.
Мужчина со шрамом вынул руку из кармана, и клоун увидел, что в руке у него пистолет.
– Зачем это? – спросил клоун, вскинув брови.
Мужчина не ответил. Старый клоун незаметно покосился на лодку, под которой спал мальчик, и хрипло проговорил: