Калитка была закрыта изнутри. Рядом с ней Глеб не увидел ничего, похожего на звонок. Он привстал на цыпочки, посмотрел через забор на окно и крикнул:
– Эй! Есть кто-нибудь дома?! Хозяева!
Подождал, не откликнется ли кто, затем снова крикнул:
– Мне нужна Камилла Валерьевна Живаго! Я из социальной службы!
Глеб замолчал и прислушался. Ни слова в ответ, лишь где-то в глубине двора поскрипывает и ритмично бьется обо что-то какая-то дверь.
Глеб поежился и огляделся. Дом Камиллы Живаго стоял практически на отшибе. Слева – луг, справа – чьи-то заброшенные владения. Близких соседей нет, обращаться за информацией или помощью не к кому.
Мороз пробирал до костей. Глеб кашлянул, и звук тут же растворился в морозном вязком воздухе, словно его обложили невидимой ватой. Корсак почувствовал, что начинает дрожать от холода.
Немного поколебавшись, он решился перелезть через забор. Решился-то решился, но сделать это оказалось довольно непросто. По краю металлического забора были приварены железные треугольники, острые углы которых торчали кверху, подобно ржавым лезвиям ножей.
Побродив по улице, Глеб нашел две промерзшие деревянные плашки, вернулся к забору, с размаху насадил их на торчащие железки, пружинисто подпрыгнул и, сделав выход силой, перебросил свое тело через забор.
Приземлиться мягко не получилось: поскользнувшись на снегу, Глеб едва не вывихнул лодыжку. Кроме того, в полете он умудрился зацепиться подкладкой пальто за лезвие забора и оставил на нем большой кусок выдранной ткани.
Пальто было жалко. Но зато нога оказалась цела. Наскоро растерев руками сустав, Глеб выпрямился и, слегка прихрамывая, двинулся к дому.
…Как и следовало ожидать, дверь оказалась заперта. Глеб постучал в нее кулаком. Ответа не последовало. В какую-то секунду Корсак явственно ощутил на себе чей-то взгляд. Он быстро обернулся и успел заметить какое-то едва уловимое движение.
– Эй! – крикнул Глеб. – Я из социальной службы! Мне нужна Камилла Живаго!
Засыпанный снегом, сумеречный двор ответил ему безмолвием.
Глеб досадливо хмыкнул. На редкость глупый получился монолог. Какая, к черту, социальная служба? Сотрудники собеса не лазят через заборы и не вскрывают замки в чужих домах, даже если их карманы битком набиты пособиями, которые им не терпится раздать немощным старикам.
Глеб снова внимательно оглядел двор. Он уже сильно сомневался в том, что действительно видел какое-то движение. На улице царили ранние зимние сумерки. Студеный ветер шуршал снегом, поскрипывал провисшей деревянной дверью сарая. Нервы были напряжены, и воображение разыгралось не на шутку.
Корсак досадливо хмыкнул, достал из кармана пальто фонарик и посветил лучом направо и налево. Ничего подозрительного.
Немного успокоившись, Глеб снова повернулся к двери и на всякий случай снова постучал по ней кулаком, но с тем же результатом. Тогда он спустился с крыльца и, освещая себе дорогу фонариком, подошел к окну.
Окно было закрыто деревянными, облупленными ставнями, но Глеб без труда распахнул их. Посветил фонариком в окно, но ничего толком не увидел.
Было очевидно, что в доме никого нет.
Перед Глебом встала дилемма: он мог убраться восвояси и приехать сюда завтра, в надежде застать хозяйку дома. Но интуиция подсказывала ему, что завтрашняя поездка будет такой же безрезультатной, как и сегодняшняя, и что поговорить с хозяйкой дома ему не удастся.
Дом пуст, и, скорее всего, там давно уже никто не живет.
Так что же делать?.. Действовать легально и законно или… как придется?
Глеб размышлял еще с полминуты, а затем принял решение. Он ухватился рукой за створку ставней и вскочил на завалинку. Потом отвернул лицо и локтем правой руки вышиб оконное стекло – так, как научил его когда-то в детстве один дворовый авторитет.
Просунуть руку в дыру и сдвинуть шпингалет было плевым делом. Гораздо сложнее было удержаться на обледенелой завалинке и не съехать вниз, но Корсак справился и с этим.
Он распахнул створки окна и уже через несколько секунд был в темной комнате.
* * *
В ноздри Глебу ударил отвратительный застоявшийся запах. Он поморщился и двинулся вперед.
Продвигаться приходилось медленно, освещая дорогу маломощным фонариком. Тусклый луч поочередно вырывал из темноты шкаф, стол, диван, другую мебель. Все было старое, ветхое. Скользнув лучом по стенам, Глеб увидел незамысловатые картинки в простеньких рамках. Некоторые из них выглядели так, будто их вырезали из советских журналов и вставили под стекло. Вероятно, так оно и было.
В одном углу Глеб заметил старенький цветной телевизор «Рубин».
«Будто в прошлое попал», – пронеслось у него в голове.
Он прошел в следующую комнату. Письменный стол, стул с резной деревянной спинкой… Луч фонаря упал на стену, обклеенную пожелтевшими от времени газетными вырезками. Глеб остановился и некоторое время вчитывался в заголовки и статьи. Лицо его становилось все мрачнее и мрачнее. Затем Глеб протянул руку и сорвал со стены одну газетную вырезку. Из-под нее выскользнул листок бумаги и мягко спланировал на письменный стол.
Глеб посветил на листок – это оказалась старая, пожелтевшая и измятая фотография. Некоторое время Корсак разглядывал изображение, сопоставляя что-то в уме. Затем сунул фотографию и сорванную заметку в карман пальто.
Покинув кабинет, Корсак двинулся дальше. Луч фонарика высветил приоткрытую дверь туалета. Глеб толкнул ее и посветил внутрь. По стене пробежал паук.
Глеб пошел дальше и наткнулся на лестницу, ведущую на верхний этаж. Поднимаясь по скрипучим ступеням, Глеб испытал сильное искушение повернуться и дать отсюда деру.
В коридор второго этажа выходили три закрытые двери. Глеб двинулся вперед, поочередно открывая их и заглядывая в темные, пропахшие плесенью и мышиными экскрементами комнаты. Несколько раз он непроизвольно оборачивался и светил фонариком себе за спину. Но коридор был пуст.
Первая дверь… Вторая… Остановившись возле третьей, Глеб толкнул ее фонариком, и она со скрипом распахнулась. Он посветил внутрь. Комод, тумбочка с настольной лампой, трюмо, уставленное бутылочками из-под духов и пудреницами… Все было затянуто паутиной.
Луч света скользнул правее. Фонарик дрогнул в руке, и на секунду Глебу показалось, что у него в легких кончился воздух. Он шумно и хрипло вздохнул и, приложив усилие, взял себя в руки.
На широкой кровати, лицом вниз, лежала женщина в рваной одежде. Ее темные, длинные волосы свесились почти до пола. Глеб сглотнул слюну и сипло проговорил:
– Камилла Валерьевна!
Звук собственного голоса в огромном, темном, пустом доме заставил Глеба поежиться.
– Камилла…
Он замолчал. Замолчал, потому что понял, что она не откликнется. Луч фонарика высветил щеку и скулу женщины, и Глеб увидел голый, оскаленный череп.
