Скучать жителям поселка точно не приходится, и работа наверняка есть для каждого. Жизнь выверена до мелочей, ясна и проста, вокруг – шикарный лес, неподалеку – ключи с минеральной водой и даже небольшой целебный водоем, в котором жители поселка любят совершать заплывы. Просто райское местечко.
И все же, и все же…
Во всем здесь чувствовалась какая-то недоговоренность. Или даже фальшь.
Прямо как на той свадебной фотографии. Искусственные улыбки, напряженные лица… Мертвый, надломленный цветок в руке у невесты. И лишь одно искреннее и неподдельное чувство на всех – страх, застывший в ее расширенных глазах.
Комната, которую показала Маше хозяйка дома, была уютной и чистой. Кровать, столик для рукоделия, небольшой комод. На комоде – вышитая белая салфетка.
Маша села на кровать и нагнулась, чтобы стянуть с ног тапочки, после всех переживаний ей захотелось прилечь и полежать минут пять с закрытыми глазами, чтобы немного успокоиться и прийти в себя.
Наклонившись, Маша вдруг почувствовала, что поблизости кто-то есть. Она ощутила на себе чей-то взгляд, словно кто-то стоял рядом и пристально смотрел на нее. Сердце у Маши учащенно забилось. Она резко подняла голову. К стеклянной двери, ведущей на террасу, прижалось бледное лицо. Темные глаза, вздернутый нос, неумело накрашенный рот. Но больше всего Машу поразило выражение ненависти и презрения, застывшее на этом незнакомом, молодом женском лице. И вдруг девушка слегка отстранилась и плюнула на стекло, а потом развернулась и скрылась из глаз.
Маша подбежала к стеклянной двери, откинула щеколду, распахнула створку и выскочила на террасу, выходящую на лес.
Краем глаза она заметила какое-то движение слева от себя, повернула голову и в этот миг незнакомка свернула за угол дома и скрылась из вида.
– Эй! – окликнула Маша.
Никто не отозвался. Маша быстро зашагала к углу дома. Свернув, она никого уже не застала. Но на дощатом полу террасы что-то лежало. Что-то вроде листка с объявлением. Резкий порыв ветра повлек листок по полу. Маша быстро догнала его, нагнулась и подняла. Перевернула и с тихим вскриком выронила из рук.
Листок спланировал на пол. Маша попятилась. Это была ее собственная фотография. Та самая, которую Глеб выпросил в прошлом году и с тех пор всегда носил с собой в бумажнике. Худощавое, чуть вытянутое лицо, подкрашенные губы, небрежно уложенные светлые, волнистые волосы, словно колышимые ветром. Вот только вместо глаз на фотографии зияли две большие дыры.
Маша заставила себя успокоиться.
«Все в порядке, – сказала она себе. – Ты во всем разберешься».
Маша нагнулась и снова подняла снимок. Внимательно его осмотрела. Дыры в глазах были проделаны чем-то ржавым. На краях порывов остались рыжеватые частички.
Любимова сложила фотографию пополам и сунула в кармашек кофты. Посмотрела на темный лес, на видневшуюся безликую улицу, на дворик с фруктовыми деревьями и хозяйственными постройками. Несколько секунд она о чем-то напряженно размышляла, потом повернулась и вернулась в комнату, не забыв запереть за собой дверь на щеколду.
6
– Ну, что, москвич, вот мы и пришли.
Полицейские остановили Стаса Данилова перед решетчатой дверью камеры. Взяли его за руки и повернули к майору Воробьеву.
Майор взглянул на Стаса и свирепо проговорил:
– Ты на меня глазами-то не сверкай. Много я таких перевидал – глазастых.
– Пошел ты, – тихо вымолвил Стас.
– Что ты сказал?
– Что слышал.
Майор подошел к Данилову вплотную. Ухмыльнулся и спросил:
– Тебя сразу пристрелить или хочешь помучиться перед смертью?
– Лучше, конечно, помучиться, – в тон ему сказал Стас.
Воробьев улыбнулся, а затем коротко и резко ударил его кулаком под дых.
Стас хрипло выдохнул и обмяк на руках полицейских, но тут же выпрямился снова и процедил сквозь зубы, преодолевая боль:
– За этот удар ты ответишь, майор.
– Да ну? А кто видел? Парни, вы видели? Сафронов, ты видел?
– Что именно, товарищ майор? – уточнил полицейский-сержант.
– Да вот: говорят, я тут кого-то ударил.
– Никак нет, товарищ майор, я ничего такого не видел. Здесь никто никого не бил. Здесь вообще никто никого и никогда не бьет.
Воробьев снова посмотрел на Стаса.
– Ну? Как тебе такой расклад, москвич?
Данилов усмехнулся и беззлобно произнес:
– Гнида ты, майор.
Воробьев чуть прищурился.
– Никак не уймешься? Ну, ладно.
После второго удара под дых лицо Стаса стало землисто-бледным. Он повис на руках полицейских и несколько секунд висел неподвижно, с хрипом хватая ртом воздух.
Майор вытер кулак о пальто Стаса и брезгливо проговорил:
– Знаешь, сколько я вашего дерьма столичного перевидал? Думаешь, ты один такой?
Стас не отвечал, лишь по-прежнему хватал ртом воздух. Майор скривился:
– Живете там у себя, думаете – вы лучше других. А вы хуже. Слабее, глупее.
– Куда уж… нам… – хрипло проговорил Стас.
Майор Воробьев пристально вгляделся в его бледное лицо и вдруг засмеялся:
– А ты ничего, крепкий! Завтра напою тебя чаем. Знаешь, какой я чай завариваю? Не знаешь. Травяной, пахучий, из бадана, мяты и еще кой-чего. Мой фирменный рецепт. Амброзия и нектар в одном стакане. Завтра попробуешь перед отъездом. Если, конечно, доживешь.
– Спасибо… – прохрипел Стас. – Но я лучше… кофейку.
– Хочешь кофеек? Будет тебе кофеек. Такой крепкий, что волосы на голове дыбом встанут. Как солдатики перед командиром.
Воробьев весело покосился на своих подручных, те с готовностью заухмылялись.
– Может, еще чего-нибудь хочешь? – спросил повеселевший майор. – Есть какие-нибудь пожелания?
Стас выпрямился и сипло проговорил:
– Есть… Пиво, закуску и… красивую бабу… – Он сделал над собой усилие и с улыбкой добавил: – Сделаешь, командир? Или в вашем отеле такой же недобор «звезд», как на твоих погонах?
Майор Воробьев склонил голову набок и посмотрел на Данилова с нескрываемым любопытством.
– Ты всегда такой веселый?
– Нет… – пробормотал Стас. – Только по субботам.
– Что ж, у тебя будет время повеселиться. Парни, покажите нашему клиенту его номер. И пусть он ни в чем не знает отказа.
Полицейские сержанты потащили Стаса в камеру, а Воробьев подозвал к себе молодого старлея и тихо распорядился:
– Не кормить и не поить.
