Официантка нагнулась, чтобы поднять поднос и в ту же секунду очень тихо проговорила, не глядя на Машу:
– Уезжайте отсюда. Уезжайте!
– Что?
Официантка собрала на поднос осколки, выпрямилась и, ни слова больше не говоря, удалилась в подсобку.
Маша заметила, что все посетители кафе все еще смотрят в ее сторону. Это было неприятно. Маша сделала глоток кофе, поставила чашку и поднялась из-за стола.
Не прошло и минуты, как она вышла из кафе. Ветер слегка утих, но поменял направление и стал холодным и влажным. Маша знала, что посетители продолжают на нее смотреть – через окна-витрины.
– Ну и пусть, – пробормотала она и достала сигарету.
Щелкнула зажигалкой, но едва собралась прикурить, как увидела на углу дома невысокую и стройную девичью фигурку. Девушка, одетая в короткую черную болоньевую курточку и мини-юбку, стояла, привалившись к стене, сунув руки в карманы, и смотрела на Машу.
Неумело подкрашенные веки, размазанная губная помада… Маша ее узнала. Девушка это поняла и резко повернулась, намереваясь уйти.
– Постой! – окликнула ее Маша. – Подожди, я не собираюсь с тобой ругаться!
Девушка остановилась, развернулась и с вызовом посмотрела на Машу. Любимова отбросила сигарету и быстро подошла к девушке. Остановилась перед ней, посмотрела в глаза и спросила:
– Это ведь ты сделала?
– Что? – отозвалась девушка нагловатым голосом.
– Проделала дыры в моей фотографии.
Ярко накрашенные губы нагло улыбнулись.
– Я.
– Зачем?
– Захотела и сделала.
Маша чуть прищурила глаза.
– Ты видела Глеба, правда? – спросила она вдруг. – И говорила с ним.
Незнакомка отвела было взгляд, но снова с вызовом посмотрела на Машу.
– Он сказал, что у него есть девушка, – произнесла она звенящим голосом. – И показал вашу фотографию.
– Как эта фотография попала к тебе?
– Я ее украла.
– Зачем?
Губы девицы дрогнули, в глазах появилась неуверенность и что-то, отдаленно похожее на смущение. Обесцвеченные, чуть завитые волосы, прическа каре, подчеркнутые тенями скулы… И вдруг Маша догадалась.
– Ты хотела быть похожей на меня?
– Вот еще! – Девушка вскинула руки к голове, отчего украшавшие их браслеты звякнули, и с силой пригладила ладонью волосы. – С чего бы мне этого хотеть?
Острый подбородок девицы нацелился на Машу с выражением такого негодования, что на мгновение Маша почти испугалась: а ну как девчонка набросится на нее? Длинные ногти на ее руках выглядели устрашающе, а широко распахнутые глаза сверкали лихорадочным блеском. Но, к счастью, девочка не пошла дальше испепеляющих взглядов.
– Ты права, – сказала Маша. – Тебе незачем этого хотеть, потому что ты очень симпатичная девушка.
Губы юной незнакомки снова дрогнули, но на этот раз по-иному.
– Вы правда так думаете?
– Конечно. Но ты слишком злоупотребляешь косметикой. В твоем возрасте это выглядит немного нелепо. Как тебя зовут?
– Я Нина.
– Приятно познакомиться, Нина. Меня зовут Маша. Маша Любимова. Я…
– Я знаю, кто вы! – громким, слегка взвинченным голосом перебила Нина. – Вы ищете Илону Сафронову, да?! Я покажу вам! Идемте!
А в следующий миг девушка схватила Машу за руку и потащила за собой.
– Подожди! – окликнула Маша. – Кто такая Илона Сафронова?
Нина обернулась, посмотрела на Машу, нахмурилась и сказала:
– Он про нее спрашивал.
– Кто «он»?
– Глеб!
– Он говорил с тобой?
– Он спрашивал про Илону. Идем же!
Она снова попыталась схватить Машу за руку, но та не дала, быстро достала из кармана обгоревшую свадебную фотографию и показала ее Нине.
– Ты говоришь про эту девушку?
Нина скользнула взглядом по изображению и кивнула:
– Да! Идем!
На этот раз Маша не стала сопротивляться.
Они шли быстро. Прохожие таращили на них удивленные глаза, провожали их недовольными взглядами.
Они дошли до западной границы поселка, свернули в лесополосу, прошли с полкилометра широкой тропой, а затем вышли к высокому железному забору.
– Здесь можно пройти! – сказала Нина. – Ты сможешь, ты худая!
С этими словами она ловко скользнула между прутьями забора, повернулась и нетерпеливо посмотрела на Машу. Та, поколебавшись пару секунд, последовала примеру Нины и вскоре оказалась на той стороне.
– Где мы? – спросила Маша. – Что это за мес…
И вдруг осеклась, устремив взгляд на ряды надгробий, которые она не сразу разглядела в сумерках.
– Это… кладбище? – прерывающимся голосом спросила Любимова.
– Да! Идем! Здесь недалеко!
И они пошли по кладбищу, петляя по тропкам между надгробий, между каменных плит с выбитыми крестами и именами, подкрашенными позолотой или бронзянкой…
* * *
Когда-то в детстве, в те дни, когда Маше приходилось посещать с мамой могилу бабушки и дедушки, она (пока мама приводила в порядок могилки, вырывала траву и подкрашивала буквы) обожала бродить по кладбищу и разглядывать фотографии.
При свете дня мертвецы казались ей совсем не страшными. И даже наоборот. Многие из них улыбались Маше и смотрели на нее приветливо, почти по-дружески. И еще – почти все они были красивы. Гораздо красивее тех людей, которые обычно ходят по улицам. Причина этого была проста: люди выбирали для надгробий своих родственников их лучшие фотографии. Удачный ракурс, хорошее освещение – а там, где ничто не могло помочь, помогала ретушь, сделанная профессиональным фотографом.
На фотографиях, привинченных к надгробиям, все мертвецы были красивы. Кроме разве что совсем уж старых бабушек и дедушек. Но таких было мало, поскольку родственники обычно предпочитали помещать на надгробиях своих стариков фотографии из прошлого.
Вот лежит старушка, дожившая до восьмидесяти семи лет, превративших ее в полную развалину, а с фотографии на маленькую Машу смотрит молодая женщина в летном шлеме и с букетом цветов в руках. Запрокинув голову, она весело улыбается фотографу, а на погонах у нее поблескивают лейтенантские звездочки.
А вот этому серьезному, красивому, загорелому парню на фотографии (светлые глаза, аккуратная стрижка, белая летняя рубашка) не дашь и сорока, тогда как даты, выбитые на надгробии, ясно говорят о том, что прожил он шестьдесят три года и умер холодным январским днем.
Удивительно! И прекрасно! Словно спор нестареющей души и бренного тела продолжался даже после смерти человека.
