Так майор Любимова воспринимала кладбища в детстве. И сейчас, шагая следом за Ниной, она ловила себя на том, что в каком-то смысле вернулась в детство. Вот так же и мать когда-то тащила ее за собой, а Маша все норовила отстать, потому что не могла устоять перед соблазном поглазеть на фотографии и даты.
– Тут совсем рядом! – обронила Нина на ходу, продолжая стремительно идти вперед.
Маше не оставалось ничего иного, как последовать за девушкой. Еще два поворота – и наконец они остановились.
Маша взглянула на снимок, переведенный на керамику. Да, это была она – девушка со свадебной фотографии. Невеста с испуганным взглядом. Только здесь она выглядела иначе – улыбчивая, с сияющими глазами. Здесь, в отличие от свадебного снимка, Илона Сафронова по-настоящему счастлива.
Любимова сглотнула слюну.
– Значит… это ее могила.
– Да, – кивнула Нина. – Только ее там нет!
Маша с удивлением посмотрела на свою спутницу.
– Как нет? Почему?
Нина захихикала.
– Потому что она пропала!
– Как пропала? Когда?
Внезапно Нина перестала хихикать, и глаза ее недобро блеснули.
– Хватит меня спрашивать! – сказала она сердитым голосом.
– Ты сама привела меня сюда, – напомнила Маша.
Нина сдвинула темные брови. Несколько секунд она молчала, глядя на фотографию Илоны и кусая губы, затем быстро посмотрела на Машу и вдруг спросила:
– Ты его любишь?
– Кого? – опешила та.
– Своего парня. Того, который приезжал сюда до тебя.
– Да, – сказала Маша. – Я его люблю.
– А он тебя?
– Думаю, что любит.
Нина прищурила глаза и с вызовом произнесла:
– Ты не такая уж красивая.
Маша улыбнулась:
– Я знаю.
– Что в тебе такого, чего нет во мне?
Голос девушки звучал требовательно и жестко. Она ждала ответа. Маша пожала плечами и сказала:
– Понятия не имею. Но это не имеет значения. Любят ведь не за что-то.
Некоторое время девушка обдумывала ее слова, потом снова уставилась на надгробный памятник.
– Илона тоже любила Степу. Она сама мне об этом говорила. Илона была хорошая. Лучше других. Она никогда меня не обижала.
– Что с ней случилось? – осторожно спросила Маша. – Как она умерла?
И вновь она не была услышана. Казалось, Нина погрузилась в себя и готова была говорить только о том, чем были заняты ее мысли.
– Илона была похожа на тебя, – сказала Нина. – Тоже говорила, что я нормальная. И что меня когда-нибудь полюбят. – Нина снова резко повернулась к Маше: – Этот твой парень… Он тебе когда-нибудь изменял?
– Мне хочется думать, что нет, – сказала Маша.
Нина улыбнулась – не то мечтательно, не то насмешливо – и проговорила неприятным голосом:
– Я просила его, чтобы он со мной переспал. А он сказал, что не может. Сказал, что я симпатичная, но у него уже есть невеста. Я не поверила, думала, он врет. И тогда он показал мне твою фотографию. Потом я украла у него эту фотографию.
Нина посмотрела на надгробие и вдруг проговорила визгливым голосом:
– Все говорят, что я глупая. Что я псих! – Девушка сжала кулаки и тряхнула ими в воздухе. – Как бы я хотела, чтобы все они сгорели! – с неожиданной злобой произнесла она.
– Кто это «они»? – спросила Маша. – Про кого ты говоришь?
– Про всех! – гневно произнесла девушка. – Про всех людей! Я их ненавижу! – Внезапно зрачки Нины расширились, а в глазах ее появился испуг. Она посмотрела на Машу умоляющим взглядом и сипло проговорила: – Теперь ты все расскажешь моему отцу?
– Я никому не расскажу о нашей беседе, – сказала Маша. – Но ты должна рассказать мне…
– Ее убили.
– Что?
– Ее убили! Но она вернулась!
– О чем ты гово…
– Тихо! – Нина резко подняла правую руку и прижала палец к губам Маши.
Девушка смотрела на что-то за спиной у Маши, и в глазах у нее стоял нешуточный испуг.
Любимова обернулась. У нее перехватило дыхание от неожиданности. На ограде ближайшей могилы сидел черный ворон. Он был огромный, как собака, перья его отливали мрачной синевой, а один желтый глаз, обтянутый голубоватым веком, которое казалось резиновым, смотрел на Машу и Нину.
– Боже… – проговорила Любимова. – Что за чудовище.
Нина вышла из оцепенения, нагнулась, подняла камень и замахнулась на ворона:
– Пошел отсюда! Ну!
Ворон не отреагировал. Тогда Нина швырнула камень. Ворон взлетел с ограды и, тяжело взмахивая крыльями, полетел в сторону леса.
– Никогда раньше не видела таких огромных воронов, – сказала Маша. – Мы с тобой говорили об Илоне. Кажется, ты сказала, что ее…
– Я больше не могу разговаривать! – протараторила Нина, нервно сверкая глазами. – Я глупая, и я болтунья! Отец всегда говорил, что глупость и болтливость не доведут меня до добра!
– Но мы не…
– Сюда идут! – Нина показала пальцем. – Вот, смотри!
Маша обернулась. В отдалении темнел небольшой дом, а от него, по узкой тропе, шел коренастый широкоплечий мужчина. Щеки его покрывала щетина, похожая на сажу, черная кепка была надвинута до самых бровей. Одет мужчина был в телогрейку и сапоги.
Маша заметила, что при его приближении Нина напряглась еще больше. Мужчина подошел. Остановился в двух шагах от них. Скользнул взглядом по лицу Маши, затем посмотрел на Нину и сказал отрывистым, лающим голосом:
– Хорошо, что я тебя встретил. Я обещал твоему отцу моченых яблок из своего урожая. Мой сорванец куда-то запропастился, а сам я корзину не дотащу. Поможешь мне?
– Да, – покорно ответила Нина, весь пыл которой куда-то улетучился.
– Вот и молодец.
– Корзина стоит в сенях, подожди меня пока там. Можешь погрызть орешков или печенья – ты знаешь, где искать.
– Хорошо, дядь Миш.
Нина повернулась и быстро зашагала к дому. Мужчина посмотрел на Машу. Хотел что-то сказать, но она его опередила.
– Вы здешний сторож?
– Он самый. А вы…
– Я журналистка из Москвы.
– Вот оно что. Это Нина притащила вас сюда?
– Да.
– Жалко ее. Хорошая девчушка, но Бог разумом обделил.
– Почему вы так считаете?
– Не я – врачи. У Нины шизофрения. Она все время что-нибудь воображает. Думает, что мир такой, каким она его видит.
