– И почему всем сегодня хочется меня побить?
– Наверное, потому что ты суешь нос туда, куда не следует, – отчеканил седовласый. – И сейчас ты за это поплатишься!
– Войди в меня! – рявкнул Иван, обращаясь к Максу.
Седовласый «афганец» остановился.
– Что? – изумленно спросил он.
Иван примирительно улыбнулся:
– Это я не вам. Это я…
– Ах ты, розовозадый! – Лицо седовласого «афганца» побагровело. – Ну, держись!
– Нырок под левую руку! – скомандовал Макс.
Иван «нырнул» вниз и отклонился влево. Кулак «афганца» с грохотом впечатался в дверь лифта.
– А, черт! – Седовласый зашипел и затряс рукой.
– Старый лис, – с усмешкой сказал Максим. – Хотел поймать меня на свой вечный фокус?
«Афганец», продолжая трясти рукой, взглянул на Холодкова.
– Как ты узнал, что я буду бить с левой? – хрипло спросил он.
– Я это увидел, – растерянно проговорил Иван.
– Увидел, как я бью?
– Да.
Седовласый «афганец» вздохнул:
– Видать, я и впрямь постарел. Хочешь продолжить?
Иван покачал головой:
– Не стоит.
– Ну, как знаешь, – сказал седовласый, и в голосе его Ивану послышалось облегчение. – Так какого черта тебе от меня надо?
– Я пришел поговорить с вами о Максиме Орлове.
– О Максиме?.. Что же ты сразу не сказал!
– Видите ли, я работаю в уголовном розыске. И… Ну, в общем, у нас появились кое-какие новые факты, касающиеся его гибели.
Подполковник Васильев сдвинул брови и в некоторой задумчивости посмотрел на Ивана.
– Гм… Ну что ж, проходи.
Квартира бывшего «афганца»-десантника оказалась малогабаритной однокомнатной халупой, в которой уже лет пятнадцать не делали ремонт.
Усадив гостя за обшарпанный кухонный столик, Васильев поинтересовался:
– Выпить хочешь?
– Нет, – сказал Иван.
– Правильно, – одобрил седовласый «афганец». – Я тоже не пью. Как думаешь, сколько мне лет?
– Пятьдесят… пять? – слукавил Иван.
Седой усмехнулся и торжествующе проговорил:
– Шестьдесят два! Хочешь узнать мой секрет? Ежедневная утренняя пробежка – три километра. Потом – отжимание на кулаках, прокачка пресса и перекладина. А после всего – ледяной душ.
– Здорово! – искренне позавидовал Иван. – Мне бы так!
– Если прижмет – тоже начнешь. Шесть лет назад я превратился в полную развалину. Если бы не взялся за ум, сыграл бы в ящик. Чайку тебе налить или предпочитаешь кофе? У меня, правда, только растворимый.
– Чая, если можно.
– Можно. Тебе какой?
– Обычно я пью китайский, из листьев, собранных в провинции Хунань.
Седой посмотрел на Ивана с любопытством, усмехнулся и сказал:
– Уважаю. Китайского чая у меня нет, но есть наш, русский, с липой и мятой. Листья собирал сам, на даче в Томилине. Будешь?
– Конечно. С удовольствием.
Васильев заварил чай, поставил перед Иваном огромную желтую чашку, сел напротив и сказал:
– Значит, ты хочешь поговорить о Максиме. Тот еще был сукин сын. Самолюбивый и самоуверенный, как черт.
Иван бросил взгляд на помрачневшее лицо Максима.
– Но при этом отличный мужик и классный опер, – договорил старый вояка. – Нынче таких днем с огнем не сыщешь. Прости, к тебе это не относится.
Он подождал, пока Иван попробует чай, и поинтересовался:
– Как тебе?
– Очень вкусно, – похвалил Холодков.
– А я тебе что говорил? – торжествующе произнес Васильев. – Ты пей, пей. Если что – я еще налью.
Иван отхлебнул чая и сказал:
– Нам стали известны кое-какие факты.
– Что за факты?
– В тот момент, когда уголовник Колюжный стрелял в Максима Орлова, в доме находился еще один человек.
– Вот как! И кто же он?
– Этого мы пока не знаем. Но у него на руке была татуировка – штык-нож от автомата Калашникова, а на нем – паук-каракурт.
– Гм… – Васильев почесал ногтями багровый нос. – Если это так, то дело пахнет керосином.
– В смысле?
– Паук-каракурт на штык-ноже – знак принадлежности к одному элитному подразделению, которое воевало в Афгане.
– Что за подразделение?
Васильев нахмурился и неприязненно проговорил:
– Настоящие звери! Их забрасывали, когда нужно было «зачистить» аул или прикончить какого-нибудь моджахедского командира.
– Ликвидаторы?
– Ага. Что-то вроде этого. Вэвэшников «духи» называли собаками. Нас, десантников, – волками. А «каракуртов» они называли оборотнями. И еще – тенями.
– Уважали, значит?
– Боялись. Я слышал, что однажды два «каракурта» пробрались ночью в кишлак, занятый моджахедами, и перебили целый взвод «духов».
– Вот это да, – с мрачноватым восторгом проговорил Иван. – Действительно, оборотни!
Седой презрительно дернул щекой.
– Воевать со спящими легко. Посмотрел бы я на этих оборотней в открытом бою. Я тебе так скажу, парень: каждый боец моей десантной роты стоил двух «каракуртов». Так себе и запиши.
– Ладно. Игорь Семенович…
– Ты сказал, что один из «каракуртов» находился в тот момент в квартире?
– Да, – кивнул Холодков. – И вполне возможно, что в Максима Орлова стрелял именно он.
– Но его не поймали?
Иван покачал головой:
– Нет. Когда милиционеры ворвались в квартиру, там были только Макс и уголовник Колюжный. Ну, и еще одна женщина, но она отношения к делу не имеет.
– Обычно женщина всегда имеет отношение к делу.
– Только не в этом случае. Это была подружка Колюжного.
– Его шмара, что ли?
– Да.
Васильев вздохнул:
– Ясно. Ты чай-то пей.
– Я пью. – Иван снова отхлебнул из чашки душистого чая.
Седой помолчал, обдумывая слова Макса, затем проговорил:
– Вот что я тебе скажу, парень. Эти ребята никогда не появляются просто так. Если «каракурт» оказался в тот момент в квартире, то он пришел, чтобы убить Орлова. Только так, и никак иначе!
– Значит, на ваш взгляд, он не мог быть подельником Колюжного?
