– Ах ты сволочь! – закричал Михаил Петрович и
бросился на выручку своей любимой машине.
Марина чуть не упала от хохота. Михаил Петрович храбро
схватил козла за обрывок веревки и потащил прочь, отчаянно ругаясь.
Вскоре он вернулся. Марина осматривала нанесенные козлом повреждения.
– Ну как вам это нравится! Что за наглая скотина!
– Что вы сделали с животным? – смеясь, спросила
Марина.
– Привязал к какому-то забору!
– Думаю, он сорвется и прибежит уже минут через пять.
– Одно слово – козел!
– Но все-таки он хоть и козел, но джентльмен. Мою
машину не тронул. Видимо, это был социальный протест, ваша машина слишком
дорогая, вот он и стал ее бодать!
– Он что, по-вашему, коммунист?
– Не исключено!
Оба опять покатились со смеху. Но лирический настрой был
нарушен.
– Интересно, что я скажу в сервисе? Что меня козел
забодал?
– Зачем? Скажите, что вас коммунисты камнями закидали,
как пособника капиталистов.
– В моем детстве, кажется, в «Комсомолке» была такая
постоянная рубрика «Капитал, его препохабие»!
– Вы врете!
– Клянусь честью!
– Не верю!
– Ах не верите? Хорошо, давайте заключим пари!
– Какое?
– Если я в течение недели представлю вам неопровержимые
доказательства…
– То что?
– То вы исполните мое желание!
– Какое?
– Откуда я знаю, какое желание у меня возникнет в тот
момент?
– А если вы проиграете?
– Я не проиграю, я уверен на сто процентов.
– Тогда это нечестно! Выходит, мне в любом случае
придется исполнять ваше желание?
– Ну я же юрист, а мы, как известно, люди
жуликоватые! – Он весело подмигнул ей.
– Знаю, знаю, приходилось сталкиваться. Жуликоватые и
продажные. Ой, смотрите, коммуняка бежит!
Действительно, по дороге, воинственно блея, мчался знакомый
козел. А за ним с хворостиной в руках неслась растрепанная девчонка.
– Стой, гаденыш! Стой, шныра! – орала она.
Козел на полной скорости пробежал мимо, но Михаил Петрович
ловким движением успел снова схватить его за веревку и вручить ее подоспевшей
девчонке.
– Ой, спасибо, дяденька! Такой неслух, все время
хулиганничает.
– Да уж, смотри, как он мне машину отделал!
– Ой, дяденька, я не виновата, я его привязывала, он
срывается, гад такой, – начала канючить девчонка, видно испугавшись, что
«дядька» потребует с нее возмещения ущерба. – Только вы неправду говорите,
он мимо пробежал. Я видала, вы сами небось тачку поуродовали, а теперь на
скотину свалить хочете. Нечего машины везде где попало ставить, козлу и
погулять уж негде, вон у одного забора две тачки стоят! – уже не своим
голосом вопила девчонка. – Ни в каком суде не докажете, не было этого!
– А ну брысь отсюда! – тихо сказал Марина. –
Ишь развопилась. Еще раз тут твоего козла увижу, коменданту пожалуюсь!
Девчонка, поняв, что ее просто гонят, не собираясь требовать
возмещения ущерба, огрела козла хворостиной и, шмыгнув носом, крикнула:
– Мишка, айда домой!
Тут уж Марина и Михаил Петрович чуть не умерли со смеху.
– Куда ни кинь, везде Мишки, – покачала головой
Марина, когда они немножко успокоились. – Раньше козлов все больше
Борьками звали. Но вы просто несостоявшийся тореро. Так ловко ловите козлов!
– Это звучит почти как пьеса в стихах: «Вы ловко ловите
козлов». – «Я вам их всех поймать готов!»
– Перестаньте, – взмолилась Марина, – я не
могу больше смеяться, у меня живот уже болит.
– Кто бы мог подумать, что вы такая хохотушка!
– Я уж и не помню, когда столько смеялась.
– Честно говоря, я тоже. Но ведь это здорово!
– Не спорю.
– Марина, знаете что, давайте поедем куда-нибудь
пообедать, а? Тут неподалеку есть очень приличный ресторанчик. Вы мне задолжали
обед, помните?
– Помню. Я с удовольствием. Вот только надо занести все
это в дом, – она показала на кресла и стулья.
– Я мигом!
– Погодите, я проверю, высохла ли краска. Да, все в
порядке, можно заносить. Эти шведские краски – чудо! Если вам не трудно,
занесите все на веранду, а я пойду переоденусь.
– Не надо! Вам так идет этот сарафанчик.
– Да нет! Я в нем никуда не поеду!
– Что с вами делать. Но обещайте, когда мы вернемся, вы
снова его наденете.
– Я его краской заляпала.
– Это только придает ему пикантность.
Марина засмеялась и побежала в дом. Там было пекло. Она выключила
отопление и открыла окно. Господи, господи, что же это делается? У меня сердце
дрожит как заячий хвост. Я влюбилась, втюрилась, втрескалась. Мне еще ни один
мужчина в жизни так не нравился. И он тоже в меня влюблен по уши. Надо поскорее
отсюда уехать, а то одно неосторожное движение или слово – и я не устою. Вот
если он сейчас войдет сюда, я не смогу сказать нет… А почему, собственно, я
должна говорить нет? Да! Да! Все мое тело кричит да! И душа тоже… Она
лихорадочно одевалась, а хотелось ей раздеться.
– Марина! Я все-таки испачкал руки! – крикнул
Михаил Петрович. – Чем их оттереть?
– Я сейчас!
Она вышла к нему. На ней были джинсы и легкая серая блуза.
Она слегка подкрасила губы, и ей это шло. Ей все идет, этой чертовке!
– Видите, один стул еще не совсем просох.
– Ерунда, сейчас ототрем.
Она смочила тряпочку скипидаром и оттерла ему палец. Когда
она подняла глаза, он прочел в них такое откровенное, такое страстное,
мучительное желание, что у него захватило дух. Он взял ее руки в свои:
– Марина!
– Мы можем ехать, – с трудом, словно у нее
пересохло во рту, проговорила она. – Я готова.
И он заметил, как под тонкой тканью явно обозначились соски.
Он смотрел на них как зачарованный. Он знал, что сейчас произойдет то, что
перевернет вверх дном его жизнь. Это начинается настоящая любовь…
– Что вы так смотрите? – прошептала она.
– Вы не носите лифчик? – не придумал он ничего
умнее.
– Вас это шокирует?
– Меня это восхищает, но тут столько пуговиц…
Она рассмеялась каким-то грудным смехом и вдруг через голову
сдернула блузку. Он даже зажмурился от красоты, явившейся ему.
