– А ты? Ты почему всю дорогу от меня такое скрывала, а?
Михаил Петрович возвращался в Москву, снедаемый таким
нетерпением, какого уж и не помнил за собой много лет. После довольно вкусного
обеда – он летел в бизнес-классе, – с удовольствием вытянув ноги, он
попытался заснуть. Но не смог и попросил у стюардессы московские газеты. Она с
очаровательной улыбкой принесла ему целую охапку. Он принялся небрежно их
пролистывать. И вдруг замер. С газетной полосы на него смотрела Марина. В
открытом белом платье, с чуть пьяноватым выражением лица. Он прочитал под
фотографией «Героиня роскошной вечеринки Марина Зимина, модный декоратор, в
самый разгар веселья, когда она была в центре внимания, подверглась нападению!
Одна из присутствующих дам облила ее наряд красным вином! Красавица
расстроилась, конечно, но вскоре нашла утешение… (См. следующую страницу!)»
Михаил Петрович быстро перевернул страницу и увидел Марину в каком-то капюшоне,
а рядом с нею нежно улыбающегося Виктора Раевского. Подпись гласила: «…Нашла
утешение в объятиях господина Раевского, который увез ее в ночь на своем
«Лексусе».
Ревнивое бешенство захлестнуло его. Потемнело в глазах,
задрожали руки. Что она наделала! Но способность трезво мыслить вернулась почти
сразу. Что уж такого крамольного в этом снимке? Два человека выходят из здания
фирмы, мужчина и женщина. Женщину только что обидели. Что должен сделать
нормальный мужчина, особенно если женщина пришла на вечеринку одна? Увезти ее
оттуда. Вопрос только в том – куда?
Да домой, глупости все это… У Марины лицо на втором снимке
совершенно несчастное, а Раевский улыбается. Значит, пытается ее успокоить.
Может быть, они давно знакомы… И в этом нет никакого криминала… А разве я сам,
окажись на его месте, не сделал бы то же самое для любой женщины в таком
положении? Бедная, каково быть, что называется, царицей бала, а потом…
Наверняка она чувствовала себя отвратительно, одиноко… если бы я был рядом…
Глупости все это, бред ревнивого воображения! Что ж я, не знаю, что журналюги
из всего сделают сюжетец, который может у кого угодно возбудить любые
подозрения? У Раевского прекрасная репутация, он уж лет тридцать живет с женой…
Ну, положим, это ничего не значит, я тоже прожил с женой почти тридцать лет, а
встретил Марину, и все… Может, и он… Нет, нельзя так думать, Марина мне пока
никаких поводов сомневаться в ней не давала, она любит меня, я это твердо знаю!
А на все остальное мне плевать… Но распаленное ревностью воображение против
воли рисовало картины «утешения»… Ну и что, что он тридцать лет женат и у него
безупречная репутация? Просто, видно, ловкий мужик, умело все скрывает… А тут
такая красивая женщина нуждается в помощи… Нет, я брежу! Что такого особенного
случилось? Платье вином облили, подумаешь, тоже мне, повод для трагедии! А
откуда, кстати, взялись журналисты? Булавин не любит пускать их на тусовки. Как
это все неприятно, теперь на фирме на меня будут пальцем показывать: видали
старого дурака? Всю жизнь ради бабы поломал, а она при первой же оказии
наставила ему рога! Он даже невольно ощупал лоб, не растут ли уже? И, поймав
себя на этом, рассмеялся. Да, я влип! Сроду со мной такого не было! И с этим
надо что-то делать! Неужели мое счастье было таким недолгим? Неужели все
рухнуло? Нет, нельзя… Нельзя поддаваться… Я как будто проглотил яд, и этот яд
будет медленно и верно убивать мою любовь… Нет, я не сдамся. И не стану думать
об этом… Я старый, прожженный бабник, неужели я по ее глазам сразу не пойму,
было или не было! Она приедет меня встречать, и я сразу все пойму! А если меня
что-то смутит, спрошу напрямик! Она признается, если виновата. «Мать умрет, а
сын тебе достанется», – всплыло в памяти. Вот оно! Она может покончить с
собой, если я несправедливо ее обвиню. Ерунда, с какой стати ей кончать с
собой? Просто рассмеется мне в лицо и скажет: «Мишка, ты дурак!» – и будет
права…
В продолжение всего полета его терзали эти мысли, и, когда
самолет наконец приземлился в Шереметьеве, он чувствовал себя совершенно
измочаленным, словно летел не три часа, а как минимум двенадцать. Кажется, это
у Шекспира было что-то о ревности… Ревность – зверь с зелеными глазами… Именно
что с зелеными…
Он сразу увидел Марину. Она так просияла и бросилась к нему,
что он перевел дух – ни в чем она не виновата!
– Миша! Наконец-то! Я так тебя ждала!
– Маленькая, я соскучился, как там Мишка? Почему ты его
не взяла?
– Он в школе, а после школы у него английский…
Он обнял ее, ощутил запах ее духов. Нет, она не могла… Он
все-таки заглянул ей в глаза. В них была какая-то грусть и в то же время
решимость, как будто она хочет сообщить что-то плохое… Вот сейчас скажет, что
ошиблась, что любит другого… Тогда почему она тянет…
– Марина, – он слегка отстранился, – что-то
случилось? Скажи лучше сразу!
– Миша, Сидор пропал! – выпалила она, и ее глаза
налились слезами. – Ушел, мы с ног сбились. Его нигде нет!
От этой несомненно печальной новости он ощутил такое громадное
облегчение, что чуть не задушил ее в объятиях.
– Мишка истерзался, как это он папиного кота не уберег…
– Может, он еще найдется, загулял, сволочь, наверное…
Все-таки надо было его кастрировать, – сказал он и вдруг почувствовал себя
предателем. – А в остальном все нормально? Мама здорова?
– Да, все в порядке.
Они стояли посреди зала, их то и дело толкали.
– Миша, пойдем, что мы тут стоим? – засмеялась
Марина, засмеялась так нежно, так искренне, что все подозрения уплыли, как
облачко от сильного ветра.
– Ты за рулем?
– Булавин хотел прислать машину, но я решила, что не
нужно, я так соскучилась. Он сказал, сегодня тебе не надо на фирму ехать.
– Прекрасная новость! Я сам поведу.
В машине они снова обнялись.
– Маричка, а как прошел вечер? – спросил он с замиранием
сердца.
– Сначала все было просто роскошно, а потом появилась
Нора…
– Какая Нора?
– Помнишь, я тебе рассказывала, из Швейцарии… И она
облила вином мое шикарное платье. Вот сволочь!
– Ты очень расстроилась?
– Как тебе сказать… Я просто растерялась… Стою посреди
зала, кругом прорва народу, на платье громадное пятно…
Скажет или не скажет?
– Но тут ко мне подошел Раевский…
– Какой Раевский? – напряженным голосом спросил
он.
– Виктор Раевский, актер, он взял меня под руку и увел.
– Куда?
– Посадил в свою машину и отвез домой, очень милый
человек оказался, я так ему благодарна… Вхожу в квартиру, вся в растрепанных
чувствах, а там Алюша рыдает – Сидор пропал… Ты очень огорчен, да?
– Конечно! Конечно, огорчен. Но может, еще найдется. Он
умный кот…
Либо она гениальная актриса, либо я полный кретин. И похоже,
что именно так и есть. Она, кажется, даже ничего не знает о газетной
публикации, либо, наоборот, знает и потому подает все так легко, между прочим,
как бы заранее опровергая подозрения, которые могут у меня возникнуть, если я
увижу публикацию, вряд ли она в состоянии предположить, что я уже знаю. Нет,
глупости! Она такая искренняя, такая нежная… Нет, в ней все-таки что-то
изменилось! Почти неуловимо, но изменилось… Что же это? Ее словно покинуло
постоянное напряжение, в котором она жила… Интересно, почему?
