– Знаешь, я теперь занимаюсь исключительно дизайном и
на этом поприще снискал… так сказать… Кстати, Динь-Динь, если тебе нужны
деньги… – он покраснел, – ты не стесняйся, скажи…
– Да нет, спасибо, у меня все есть… А где твоя
мастерская?
– Представь себе, все там же, на Масловке, но сейчас
там, кажется, собираются все сносить, наш брат художник артачится, но боюсь,
это бесполезно. Но я теперь редко работаю там, иногда, для души, так сказать… Да
и вообще, мастерскую лучше иметь подальше от дома… – Он как-то игриво мне
подмигнул.
– Господи, ты еще не угомонился? Бегаешь на сторону?
– Ну не то чтобы, но чего в жизни не случается!
– Ты грандиозный тип! – засмеялась я. – А как
же Ариша?
– О, Ариша – святое, а это так, мелкие шалости
стареющего организма, не более того… Для бодрости духа, так сказать! Но к черту
это все, расскажи о себе. Как твоя археология?
– Нормально.
Возникла довольно тягостная пауза.
– А как бабушка?
– Ну, для своего возраста просто невероятно! Ей ведь
восемьдесят восемь, месяц назад закончила книгу о Малере, сама переводит ее на
немецкий, поскольку издатель нашелся в Германии, следит за собой, машину водит,
словом, у тебя роскошные гены.
– Кто знает, может, маминых генов во мне больше…
– Прости, прости!
– А как бабушка с Ариной?
– Сказать по правде – не очень. Ее немного примирило с
ней то, что сына назвали в честь папы Денисом. В нем она души не чает.
– Но у меня же есть еще сестра…
– Да, Нелли красавица, умница, прекрасно учится, но мы
крайне редко видимся. Динь-Динь, как же хорошо, что ты объявилась… –
Похоже, говорить о дочери ему не хотелось. – Ну расскажи о себе, как, что,
где…
– Да я не знаю, что, собственно, рассказывать…
– У меня есть внуки?
– Увы! Или, наоборот, к счастью?
– Жаль…
– Зачем тебе внуки, у тебя вон сын маленький, и, может,
не последний еще…
– Одно другому не мешает. У тебя вполне мог бы быть
взрослый сын, а у меня взрослый внук, на таком фоне маленький сын смотрелся бы
еще эффектней… – рассмеялся он. – Но ничего не попишешь, а что с
работой?
– Преподаю в Маастрихте, ты уже спрашивал.
– Прости, но ты же, кажется, жила в Амстердаме?
– А теперь живу в маленьком городишке Маасмехелен.
– С кем живешь?
– Одна, с двумя котами и собакой. Только не надо меня
жалеть, я вполне довольна жизнью, поверь мне.
– Немножко зная тебя, я верю.
Мне казалось, что он все порывается о чем-то спросить меня,
но словно бы не решается, неужели и до него дошли слухи о новоявленной Локусте?
– Скажи, Динь-Динь, а отчего умер твой муж? –
осторожно осведомился он.
– Ты хочешь спросить, правда ли, что я его отравила?
– Помилуй Бог, что ты говоришь! – воскликнул он,
но при этом покраснел.
– Нет, ты именно это хотел бы знать! Так вот, чтобы ты
не боялся, что я подсыплю яду тебе или твоим домочадцам, и спокойно ел свой
обед, довожу до твоего сведения, что Питер умер от редкой тропической болезни,
а все слухи обо мне распространяют злобные, завистливые бабы, которые не смогли
мне простить, что я вышла за богатого… Твое любопытство удовлетворено?
– Господи, почему ты так кричишь? – испугался он.
– Потому что эта история уже стоит мне поперек горла,
потому что я не ожидала, что мой родной отец, каким бы плохим отцом он ни был,
способен поверить в эту гнусную чушь! Мало того что эта вонь распространилась
чуть не на всю Голландию, так она еще и здесь имеет хождение! А ты не подумал,
когда услышал эту галиматью, что я, может быть, нуждаюсь в поддержке?
– Почему ты кричишь? – шепотом повторил он.
– Потому что я больше не могу! Я устала оправдываться в
том, чего не совершала! Я любила Питера, его смерть была для меня и без того
страшным ударом, а тут еще это… И ведь через сутки уже стало ясно, что я тут ни
при чем… Так нет… Тебе-то кто напел эту мерзость?
– Арише сказала ее подруга, у которой сестра живет в
Амстердаме…
Я не плакала уже очень давно, а сейчас меня душили слезы, но
я собрала все душевные силы, чтобы не дать им воли, а потому замолчала. Не надо
было сюда приходить, не надо было оживлять все это… Он знал, что у меня умер
муж, более того, через третьи, пусть даже четвертые руки, он мог меня найти с
легкостью, мог сам убедиться в том, что я не убийца… Но не пошевелил и пальцем…
Так зачем я здесь?
– Юра, Дина, обед на столе! – заглянула в комнату
Ариша.
– Пошли, Динь-Динь… – обрадовался отец. Он,
видимо, что-то понял и опять растерялся. Мне больше всего хотелось встать и
уйти, но я взяла себя в руки. Вытерплю этот обед, повидаюсь с бабкой и хватит.
У меня есть Мура, Майка, Тося Бах, наконец, Рыжий…
Отец протянул мне руку, поднял из кресла, поцеловал в щеку и
прошептал:
– Не сердись, Динь-Динь. На сердитых воду возят.
Он все такой же… Баловень жизни и женщин. Он не любит
трагедий, так зачем ему было лезть в самую гущу трагедии, когда это так далеко,
дочь взрослая, сама справится… Я и справилась, так в чем дело? Больше двадцати
лет назад я стала для него отрезанным ломтем и ни одной секунды на него не
рассчитывала, так почему же такая обида нахлынула?
Ариша встревоженно посматривала то на мужа, то на меня.
– Дина, я не знаю, что вы любите.
– Я в еде неприхотлива, спасибо.
– Я спрашивала Юру, а он помнит только, что в детстве
вы любили сосиски. Но не подавать же сосиски, в самом деле!
– Да, это верно, когда-то я любила сосиски, но, прожив
несколько лет в Германии, вполне удовлетворила эту свою страсть.
Обед был вкусный, пирожки к бульону просто восхитительные,
но даже сотой доли того удовольствия, какое мне доставил обед у Муры, я тут не
испытала.
– Вы плохо едите, вам не нравится? – беспокоилась
Ариша.
– Да что вы, все очень вкусно, просто я вообще мало ем…
– Да, Динь-Динь, ты совсем худенькая, даже
тощенькая, – с сожалением произнес отец.
Разговор не клеился.
– Папа, а бабушка уже знает, что я тут?
– Нет еще, не хотелось заранее волновать старушку. Мы
скоро поедем к ней. Ты дачу не узнаешь, там так все заросло… Просто дебри… Ну и
перестроили мы многое…
Опять повисла пауза.
И тут на помощь пришла Ариша:
