– Почему это – троек! – сказал Костя. – Надо принимать, у кого двоек нет. Тройку всегда можно случайно получить.
У окна тоскливо переминался с ноги на ногу Дутов. Он хотел предложить, чтобы принимали и с двойками, но боялся, что его опять засунут под парту.
А швабра все подпрыгивала. В дверь стучали ногами и кулаками. Костя подошел к двери и выдернул швабру.
Перед дверью стоял Стасик Лоскутов. Остальные «шестибешники» сгрудились за ним. Они казались очень довольными.
– Чего надо? – спросил Костя.
– Есть загадка, – сказал Стасик. – Тридцать шесть дураков собрали восемь пузырьков. Ответьте на следующие вопросы: что это за пузырьки, кто эти дураки и сколько будет на каждого?
«Шестибешники» дружно вздохнули. Они пол-урока сочиняли эту задачу. Теперь они хотели насладиться. Они вздохнули и закрыли рты, чтобы засмеяться. И в это время Костя захлопнул дверь. «Шестибешники» запоздало хохотали за дверью. Им было не очень весело. С ними даже не хотели связываться.
– А из других классов принимать? – спросил Борька.
– Может, еще из шестого «Б» принимать? – сказал Костя.
– Еще не известно, кто будет принимать, – возразил Борька. – Если Алексей Иванович, он примет.
– Нужно тогда экзамен устроить. Может быть, кто-нибудь только портить будет. Это же настоящие панели, а не игрушечные, – сказал Костя. – А шестому «Б»…
В этот момент опять затряслась швабра. В дверь застучали.
– Постучи лбом, тогда откроем! – крикнул Костя.
– Что? – спросили за дверью.
– Лично лбом постучи! – крикнул Костя.
Костя подбежал к двери, выдернул швабру, и… Костине сердце сжалось и медленно поползло куда-то в низ живота. Перед дверью стояла Елизавета Максимовна.
– Шмель, – сказала Елизавета Максимовна, глядя на портрет Дарвина, – зайди к Вере Аркадьевне. Вера Аркадьевна тебя ждет.
Елизавета Максимовна отступила на шаг и пропустила Костю. Сама она вошла в класс и закрыла дверь.
– Данилова, – услышал Костя, – почему сегодня класс не вышел на сбор аптекарской посуды?
Костя медленно брел по коридору. Вокруг свистела, кричала и топала Большая Перемена. Какие-то счастливые мальчишки жевали бутерброды и дергали девчонок за косы. Счастливые девчонки визжали и делали вид, что им это не нравится, но далеко не убегали.
Счастливые рыбы плавали в аквариумах на подоконниках.
А несчастный Костя приближался к двери с сине-белой табличкой. Он шел и думал о чуде. Ведь бывают же чудеса… Бывают же всякие Хоттабычи и волшебные лампы! Или все это придумано для того, чтобы дразнить несчастных людей? Бывают ведь пожары и наводнения. Почему сейчас нет ни пожара, ни наводнения? Это всегда так: когда нужно – нет. Бывает, что люди неожиданно ломают ногу…
Костя вышел на лестницу и прыгнул через три ступеньки. Но чуда не случилось. Нога осталась цела.
У двери Костя помедлил. Кто-то положил руку ему на плечо. Костя вздрогнул. Рядом стояла Лина Львовна.
– Вызвали?
Костя кивнул.
– Тебе не будет неприятно, если я тоже зайду?
– Все равно, – сказал Костя.
Лина Львовна прищурилась, и Костя вдруг заметил, что у нее очень пушистые ресницы. Глаза, спрятанные за этими ресницами, смотрели сочувственно. И Косте вдруг стало очень тоскливо и жалко себя до слез.
Он осторожно открыл дверь.
– Можно, Вера Аркадьевна? – спросила Лина Львовна.
– Входи, Линочка, – сказала Вера Аркадьевна. – Входи и садись. Привела?
– Нет, – ответила Лина Львовна. – Он сам пришел.
– Ну, ученик Шмель, – сказала Вера Аркадьевна, – ты знаешь, зачем я тебя вызвала?
– Не знаю.
– Тогда давай считать. – Вера Аркадьевна вздохнула. – Будем считать только за последние две недели. Выгнан из класса – три раза. Чуть ли не сорвал пионерское собрание…
Лина Львовна шевельнулась на стуле.
– Ты хочешь что-то сказать, Лина?
– Нет, Вера Аркадьевна, я потом.
– Чуть не сорвал пионерское собрание, – повторила Вера Аркадьевна.
– Я не срывал, – сказал Костя. Он покосился на Липу Львовну. Ведь Лина Львовна знает, что не срывал, почему же она молчит? Они всегда заодно – взрослые!
– Хорошо, мы выясним. Сначала давай досчитаем. Итак, пионерское собрание…
– Я не срывал, – сказал Костя.
– Ты мне дашь договорить? – Голос у Веры Аркадьевны был противный, квакающий. – Итак, собрание. И вот уже сегодня, вместе со всем классом, ты не вышел на сбор аптекарской посуды.
– Мы договорились… – сказал Костя.
– Это еще хуже, – сказала Вера Аркадьевна. – Выходит, вы сознательно не пошли! Что значит «договорились»? А если вы договоритесь не ходить на уроки?
– Мы про это не договаривались.
Костя с тоской смотрел на портрет горниста. При чем тут уроки? И зачем все спрашивать и спрашивать? Почему нельзя просто сказать: «Ученик Шмель, мы исключаем тебя из школы»? Разве обязательно сначала помучить, а потом исключить?
А Вера Аркадьевна смотрела на Костю. Она думала: «Вот стоит ученик Шмель. Я научила его читать и писать. Как быстро он вырос. У него уже – характер. Он уже обо всем имеет собственное мнение. Интересно, что он о нас думает? Например, обо мне. Наверное, что я противная старуха, что мне очень приятно мучить его вопросами. Может быть, он ненавидит меня в эту минуту. И от этого нам обоим трудно. Мне трудно помочь, а ему – понять. Конечно, можно пригрозить. Можно заставить его бояться. Но человек, научившийся бояться о детства, вырастает злым. А злоба – плохой спутник в жизни…»
Вера Аркадьевна задумалась. На какое-то время она забыла о Косте и Лине Львовне. Она смотрела на них, но не видела, погруженная в свои мысли. И только когда Лина Львовна снова шевельнулась на стуле, Вера Аркадьевна спохватилась. Исчезли тысячи лиц, только что проплывшие перед ее глазами. Остались Лина Львовна и Костя.
«Я слишком много вспоминаю, – подумала Вера Аркадьевна. – Слишком много. Наверное, это уже старость».
– Так почему же вы не пошли на сбор аптекарской посуды? Почему не пошел ты, Шмель? – сказала Вера Аркадьевна.
– Мы ходили на завод.
– На какой завод?
– Откуда нам станки привезли.
– При чем здесь станки?
– Они для школы.
– Теперь понимаю, – сказала Вера Аркадьевна уже не таким противным голосом. – Вы ходили на завод обменять станки? Так?
Костя молчал, наклонив голову. Он знал, что будет дальше. Сейчас Вера Аркадьевна спросит: «Разве вы не могли пойти в другое время?»
