– Укрепи силы, пха, – посоветовал Эрик, придвигая капитану кружку. – Ты прав, здесь не очень уютно, зато интересно. Очень интересно! – Он бросил взгляд на стену с рисунком и добавил: – Не гневайся на этих пасеша. Они нас развлекли.
– Скоты должны знать свое место, – сказал капитан и гулко вылакал кхашаш.
Шаххаш’пихи поднялся:
– Теперь вы под надежной охраной, и я ухожу. Да пребудет с вами милость Владык Пустоты!
Он неторопливо зашагал к выходу, но у двери обернулся и бросил взгляд на людей. По спине Эрика поползли холодные мурашки. В ментальной волне, что накатила на него, он не ощутил угрозы или неприязни, только жгучее желание что-то узнать, выведать некий секрет. Это чувство обуревало Шаххаш’пихи с невероятной силой и все же оставалось под контролем разума; он будто бы понимал, что спрашивать бесполезно и даже опасно, что надо действовать иначе, хитрить, обманывать, интриговать. Все эти способы были для него привычны, как и другие, не столь изощренные, связанные с кровью, болью и смертью. И в миг открывшейся истины Эрик понял: будет в том нужда, Шаххаш’пихи сожжет его лазером, проткнет клинком или растопчет. Не только его, Эрика Тревельяна, но любого человека, любого хаптора.
Дверь хлопнула, офицер Куршутбаима исчез.
– Что-то ты бледен, друг мой, – сказал Петрович. – Должно быть, проголодался, а? Ну, так сейчас птичку принесут.
Птичка оказалась размером с доброго теленка. Шахут’гра водрузил на стол громадное дымящееся блюдо, политое темным соусом и остро пахнувшее специями, разрезал мясо ножом, похожим на мачете, и притащил еще одну емкость кхашаша. Шихерен’баух принюхался и довольно заурчал. Они принялись за еду, но тут Абалаков и Эрик не могли соперничать с капитаном. Вскоре на блюде забелели обглоданные кости, среди которых сиротливо торчала птичья голова с мощным загнутым клювом. Встречаться с такой птичкой в джунглях явно не стоило.
Шихерен’баух сыто рыгнул. Судя по исходившей от него эманации, пища привела капитана в доброе настроение. Относительно доброе, ибо это понятие было хапторам неведомо. Концепции добра и зла подменялись у них соображениями пользы или ее отсутствия.
– Шаххаш’пихи из клана Кшу? – спросил Эрик.
– Ррр... аха, – ответил капитан.
– Должно быть, большой чин?
– Рррхх...
– Он сказал, что заботится о нашей безопасности в городе. В одиночку?
– Ррр... хес.
– Но он главный?
– Аха.
«Аха» означало «да», «хес» – «нет», и больше Эрик ничего не смог добиться. Глаза Шихерен’ бауха осоловели, челюсть слегка отвисла, и временами он сонно всхрапывал.
– Что ты к нему пристаешь? – молвил Петрович. – Не видишь разве, что капитан утомлен делами и к беседе не расположен? Пора ему на покой, да и нам тоже. Ты, юноша, нынче с прибылью: картинку нашел, на живописцев местных полюбовался, в битве поучаствовал. Хватит на сегодня.
Поддерживая Шихерен’бауха под локотки, они направились к выходу. Капитан шел меж ними словно груженный под завязку транспорт под конвоем пары фрегатов. Буяны-цартели, устрашившись высоких тэдов, разбежались, кхаш опустел, мусор и обломки убрали, и только в потолке зияла прожженная лазером дыра. Откуда-то выскочил пасеша’хаш, проводил до двери с почтением, распахнул ее перед гостями. Шихерен’баух и Абалаков стали подниматься. Эрик задержался, сунул Шахут’гра квадратик платины и сказал:
– Найдешь мне Ххешуша, получишь еще.
Служитель коснулся лапой подбородка:
– Уже нашел, высокий тэд.
– И где он? Что-то я его не видел.
– Видел, тэд’шо, и чуть не встретился с его кулаком. Тот хуси-хуси поко, учинивший беспорядок...
– Он?..
Эрик глубоко вздохнул, пулей проскочил по ступенькам, огляделся, но великана-оборванца и след простыл.
ШАХХАШ’ПИХИ, ОФИЦЕР КУРШУТБАИМА
Он произнес: «Да пребудет с вами милость Владык Пустоты!» – но шуча не ответили ни словом, ни жестом. Никакой реакции! Однако этот вывод мог быть преждевременным – хотя он многое знал об этой расе, но выражение их лиц оставалось для него загадкой. Наблюдая за шуча с помощью камер, он не смог уловить даже разницы в прожитых ими годах. У всех шестерых лица казались гладкими, движения – уверенными и свободными, и ничто не выдавало возраст. Ничто, кроме глаз! Такое оптика не покажет... Верно он сделал, явившись в этот убогий кхаш! Вблизи было ясно, какой шуча стар, а какой молод, и он мог сопоставить личные впечатления с именами и данными об их профессиях.
Молодой – щенок, что еще цепляется за родительницу-самку. Ни ума, ни опыта, ни силы... Взят на выучку при старших, но преуспел лишь в одном, в языке. Хорошо говорит, понятно, а вот занятие у него странное: должен изучать то, что делают цартели. Еще кхаш’хаман, байки простонародья, боевые марши и другие глупости. Бесполезное дело, ничтожное! И щенок ничтожный, хотя...
Он не додумал мысль. Что-то вертелось в голове, никак не желая облечься словами, что-то связанное с молодым кирицу’ххе. Стоит еще о нем поразмыслить, но после, решил он. Другой шуча казался интереснее.
Глаза! Глаза как силовой экран: отталкивает и ничего не пропускает... Не пропускает к себе, но видит многое; ему вспомнилось, как старый шуча смотрел на его руки, лицо, одеяние и, похоже, видел сквозь плотную ткань, где спрятан бластер. Было известно, что двое из прилетевших чужаков сражались в последней войне – собственно, шуча это не скрывали, сообщив о каждом данные, какие пожелал владыка Кшу. Один – невысокий, о котором сообщалось, что он из флота Ашингебаим, другой – этот старый шуча с непроницаемым взглядом. Техник. Может, и правда техник... Сейчас техник, а кем служил раньше?.. Жизнь он прожил долгую, и что в той жизни было, знают лишь Владыки Пустоты. Но воевал, воевал, это точно!
Его обожгла мгновенная вспышка ненависти. Он тоже воевал и не мог смириться с поражением. С дроми – чтоб их синие черви сожрали! – было иначе. Этот конфликт, длившийся тысячелетия, давно не воспринимался как война – скорее, как одна из реалий прошлого, настоящего и, вероятно, будущего. Традиционное противоборство и кое в чем полезное, дающее выход энергии тэдов – там распылили корабль дроми, тут потеряли свой... Схватка с шуча была куда быстрее и завершилась катастрофой. Полной катастрофой! Мелкие твари, но хитроумные!
Шаххаш’пихи овладел своими чувствами. Как бы ни были мерзостны эти шесть кирицу’ххе, чувства не должны затмевать разума. Он обладал редким для своей расы даром – мог справляться с врожденной неприязнью к чужакам. Уникальный талант! В Куршутбаиме его дар ценили не меньше, чем твердость, живой ум и способности к логическому анализу. Его статус был очень высок – он ведал сбором сведений о расах гуманоидов, враждебных Первым кланам. Шуча среди них считались самыми опасными.
Он изучал их годы и годы, со времен проигранной войны, и знал о них многое. Знал, как сделать им больно, куда нанести смертельный удар, знал об их странной привязанности к своим щенкам и самкам и столь же странной тяге к понятиям не очень ясным, едва ли постижимым для его народа – таким, как «справедливость», «гениальность», «вдохновение» и «творчество». Сам носитель необычных свойств, он знал, что шуча очень не похожи друг на друга и что различия между ними проявляются заметнее, чем у хапторов. Одни обладали силой искусных бойцов, другие – коварством интриганов, третьи, которых шуча особенно ценили, талантами к созиданию. Встречались и наделенные редким даром, позволявшим общаться с лоона эо, – во всяком случае, такая память хранилась в его семье уже три с половиной столетия. Хранилась в тайне, ибо случившееся с предком Шаххаш’пихи не являлось поводом для гордости.
