Иван, уставившись взглядом в пространство, пробормотал:
– Значит, ещё шесть обидчиков деда Фрола остались в живых…
– Я ещё вот что выяснил: детей у него не было. Племянников мужского пола – тоже. Так что наш поли никак не может быть его родственником.
– Знаю… – вырвалось у Ивана. – Да это уже и неважно. А за инфу – огромное спасибо! Пока лишь устная благодарность… орден будет позже… – Он улыбнулся приближавшейся Ольге, которая раздражённо засовывала телефон в карман: – Чем это тебя так раздраконили?
– Не люблю ездить на натурные съёмки. Тем более на внеплановые, да ещё в воскресенье. Торчи там в холоде собачьем…
– Я поеду с тобой и буду подносить чай из термоса.
Актриса успокоенно вздохнула и улыбнулась:
– Не сомневаюсь, что ты так и сделаешь! Давно тебе пора вливаться в нашу киношную жизнь, если хочешь стать продюсером. Только давай сначала Елену из больницы встретим, а уже потом решать будем. Думаю, лучше, если ты возле неё покрутишься и подбодришь на площадке.
Кракен удивлённо вскинул брови и воскликнул:
– Какая неожиданная новость! Неужели ты меняешь профессию? И мне об этом ни полслова?
– Это пока еще вилами по воде писано, – ответил Загралов.
– Евгений, ты с нами? – спросила Ольга, уже открывая дверцу автомобиля. – Может, пообедаем вместе?
– Нет, нет, у меня даже в субботу дел полно. Как-нибудь в другой раз. Рад был познакомиться, до связи! Грава, держи меня в курсе всего!
Глава двадцать вторая
Елена
Ближе к вечеру пара подъехала к больнице, где уже готовилась к выписке Леночка. Правда, за ней приехали и её родители, и оба младших брата, и ещё какие-то родственники, намереваясь сразу забрать девушку домой. Но та дождалась Ивана с Ольгой, коротко пошепталась с ними, а потом отправилась уговаривать в первую очередь свою маму. Потому что решила посетить квартиру погибшего Ильи. Но не одна, а с парой друзей. Так сказать, помянуть своего любимого среди его вещей.
Кажется, родственники поняли удручённую горем Елену правильно и не стали возражать. Родители же Резвуна, ошеломлённые смертью сына, побыли в Москве после похорон недолго и опять уехали в Рязань.
И вскоре Елена уже открывала дверь квартиры Базальта своими ключами, пытаясь сдержать слёзы и бормоча еле слышно:
– Я спокойна… Да и ничего уже не изменишь…
Устроили скромный ужин, сидели, разговаривали ни о чём, и у всех троих появилось одинаковое ощущение.
– Мне всё время кажется, что Илья либо с нами, либо сейчас придёт в нашу компанию, – сказала Ольга.
– И мне… – кивнула Елена.
– А давайте так и будем считать, что Базальт жив и даже может за нами наблюдать незаметно, – предложил Иван. – И не просто наблюдать, а и помочь иногда, подсказать что-то сумеет. Лучше считать, что сознание его не погибло, а так и обретается в окружающем нас, неощутимом нами эгрегоре.
– Ты ведь вроде неверующий? – удивилась Ольга.
– Э-э, дорогая. Я совсем об ином говорю. Мне в последнее время такие сны снятся про многогранность разумного бытия, что и религий никаких не надо… Давайте выпьем за нашего друга, который любил радоваться жизни и осудил бы наши унылые физиономии. Что бы ни случилось – жизнь продолжается! За тебя, Илья!
Он опрокинул в себя пузатую рюмку водки. Девушки тоже выпили до дна свои бокалы с мартини. Помолчали, а потом Елена скорбно улыбнулась:
– Вы его знали лучше всех моих родственников, вместе взятых, поэтому и расскажу именно вам первым. Илья всегда шутил и увиливал, когда я заводила разговор о нашей женитьбе. Я очень сердилась за это на него, порой ругалась… А вчера выяснилось, что квартира записана на нас обоих… То есть он собирался мне сделать сюрприз… но не успел… И теперь скорей всего я здесь жить и останусь…
Елена словно спрашивала у друзей совета, как ей поступить. Вроде всё здесь будет напоминать о горькой утрате, но, с другой стороны, Илья ведь успел своим поступком сделать однозначное заявление: я тебя люблю, во всём доверяю и желаю видеть своей женой.
Именно так и понимал этот поступок друга Иван:
– И правильно! Уверен, Илья знал, что делал, и очень обидится (коль за нами сейчас наблюдает), если ты вернёшься жить к своим родителям.
Елена вздрогнула, непроизвольно посмотрела на окно кухни, потом на дверь, ведущую в прихожую, и вопросительно уставилась на подругу. Та разлила остатки мартини в бокалы, подняла свой и утвердительно кивнула:
– Всеми фибрами души поддерживаю сказанное Ванюшей. За Илью!
Остаток вечера прошёл как-то вполне оптимистично, без слёз. Словно в душе у каждого и в самом деле поселилась некая уверенность, что Базальт их видит и во всем подбадривает. А так как закусок на столе было не слишком много, то девушки несколько расклеились от выпитого.
Отпускать друзей Елена не захотела категорически:
– Вы что?! Как я тут одна спать буду?! Хотя бы первую ночь со мной переночуете.
Пришлось согласиться. Ольга позвонила матери и предупредила, что они ночуют у подруги, а на съёмки она отправится прямо отсюда.
Загралов принимал душ последним. Войдя в спальню, он с недоумением уставился на девушек, лежавших под одним одеялом.
– А я где буду спать? В другой комнате?
– Будешь греть меня с другой стороны, – ответила Ольга. – Лена не хочет одна…
Иван спорить не стал и пристроился с краю. Ольга напомнила, что завтра Иван отправится на студию, поддерживать Елену. Пропуск уже заказан. Еще немного поговорили, да так чинно и уснули.
Но если девушки дышали ровно всю ночь, то Загралов частенько просыпался и, стараясь не ворочаться с боку на бок, просматривал мысленным взором врезавшиеся в память строки. Он не уставал поражаться, что так хорошо всё запомнил: каждую цифру, каждую букву, что в зашифрованном, что в расшифрованном тексте. Но больше всего думал о его содержании.
Первая страница давала общие понятия о сигвигаторе, вторая – о способах его перенастройки на нового владельца. Третья начинала раскрывать возможности того, кто обладает этим прибором. И заключались они в следующем: обладатель мог создавать двойников других индивидуумов, экипировать их как угодно и отправлять на выполнение любого задания. При одном обязательном условии, которое программа расшифровала так: «Созданного двойника обладатель должен ощупать собственными руками и иметь в подспудной памяти данные о копируемом теле. Иначе говоря, иметь запечатлённую в памяти матрицу естества». В сути этого условия Загралов пытался разобраться, лежа в темноте:
«Что-то тут не сходится… Пусть сигвигатор дал мне некие умения, которые я спонтанно, призывая к помощи или горя жаждой мщения, использовал так, как указало моё подсознание. Создал спасителя. Но почему явился именно дед Фрол?! Откуда он взялся, если я его тело ну никак не мог ощупывать? – И вдруг понял: – Так он же меня нёс на спине! И долго нёс! Чем не удобный момент для занесения данных в ту самую «подспудную память»? Да и сам он мне вывих вправлял, прикасался ко мне… Наверняка это тоже как-то откладывается и суммируется. Плюс ко всему у меня на всю жизнь осталось преклонение перед этим сильным, несокрушимым человеком. Пожалуй, лучшего ангела-хранителя, чем Фрол, и придумать трудно. Такой боец кого угодно в бараний рог скрутит и напоследок вывернет наизнанку. Так что мне радоваться следует и благодарить провидение… Если бы не Фрол, пришлось бы туго…»
