— Великий визирь Гедик-Ахмед-паша, прибывший исполнить священную волю мудрейшего и могучего повелителя Оттоманской Порты, властителя многих земель и народов, падишаха, великого султана Мехмеда II, решившего завоевать этот край, через своего посланника Махмуда-агу, — турок слегка склонил голову, — согласно мусульманскому закону обещает сохранить жизнь и имущество жителям, если они сдадут город, не оказав сопротивления. Иначе он утопит город в крови, пощады не будет никому. Каффа повержена в прах, Генуя далеко — помощи вам ждать неоткуда, — грозно вещал высокий мужчина в темно-красном бархатном камзоле и шляпе с высокой тульей. Беата видела только его спину, но узнала говорившего по голосу — это был Теодоро ди Гуаско.
— Что ответите, досточтимые синдики, на предложения турецкого паши? — послышался голос консула.
Те замешкались, тихо переговариваясь между собой.
— Что скажете, досточтимые синдики на предложения турецкого паши? — повторил вопрос консул, и в голосе его зазвучала сталь.
Беата поняла, что он уже принял решение, вне зависимости от того, что скажет городской совет.
— Господин консул! — решился Фока Орокопос, готовясь озвучить решение старейшин. — К сожалению, великая Генуя и светлейший банк святого Георгия находятся очень далеко от нас, Боспорский пролив закрыт Оттоманской Портой. — Он привстал и поклонился в направлении мужчины в высокой чалме и красном халате. — Оттуда нам ждать помощи не приходится. Каффа, с ее более могучей крепостью, чем Солдайа, и многочисленным войском сдалась турецким войскам. Мы остались одни. — И он замолчал.
— Я жду вашего решения, — в третий раз грозно потребовал консул.
— Мы не устоим против турок. Надо принимать предложение великого визиря Гедик-Ахмед-паши. — Синдик вновь привстал и поклонился турку. — Он нам гарантирует жизнь и сохранность имущества. У нас единодушное мнение — город надо сдать без боя.
— Кто еще придерживается такого мнения? — грозно спросил консул, привстав с кресла.
Зал безмолвствовал, что можно было принять за молчаливое согласие с высказанным предложением. Теодоро ди Гуаско с довольной ухмылкой оглядывал зал, с ним боялись встретиться взглядом, и большинство собравшихся опустили глаза вниз.
— Досточтимый господин консул! Разрешите мне высказаться? — Вперед выбрался крепыш с необъятной шириной плеч. — Я моряк, капитан судна «Быстроногая лань», Томаззио ди Марио. Моему судну чудом, слава святой Марии и святому Варфоломею, моему покровителю, удалось вырваться из Каффы. Я свидетельствую, что Каффа была предательски сдана туркам группой официалов во главе с Оберто Скварчифико, Андреоло ди Гуаско и Грегоро ди Пино. И великий визирь Гедик-Ахмед-паша частично вырезал население города, подверг его грабежу, многих жителей увез в рабство в Турцию. Те генуэзцы, которым не хватило места на кораблях, были прямо в порту зарезаны. Часть гарнизона крепости оказала сопротивление, когда турки были уже в городе, и те, кто остались живы, приняли мучительную смерть на колу. Вы желаете добровольно сдать город и тем самым подвергнуть унижениям и страданиям своих детей, жен, отдав их на поругание врагу? Или вы ослепли и не видите, какое зарево сопровождает движение турецкого войска?
В зале поднялся шум, стали раздаваться выкрики. Консул встал с кресла, гордо выпрямился, и шум сразу стих.
— Властью, данной мне светлейшим советом банка святого Георгия и высокой общиной Генуи, заботясь о жизни и имуществе горожан, я, консул Солдайи, Христофоро ди Негро, принимаю решение оборонять вверенную крепость до последней возможности, обязуюсь ни при каких обстоятельствах ее не покидать, пока жив. В том клянусь на иконе коронования Девы Марии. — И он поклялся на поднесенной епископом Солдайи иконе.
Многие из присутствующих стали следовать его примеру.
— Ты об этом пожалеешь, консул! Горько пожалеешь, когда великий визирь посадит тебя на кол, как и многих других. А твою Беату…
Тут консул властно поднял руку, требуя тишины, и его голос загрохотал:
— Во имя Христа! Властью, данной мне светлейшим советом банка святого Георгия и высокой общиной Генуи для оправления правосудия, обвиняю братьев ди Гуаско в измене и приговариваю их к заточению в темнице до вынесения окончательного приговора, который последует незамедлительно, не позже завтрашнего утра. Кавалерию Микаели ди Сазели взять под стражу Теодоро и Деметрио ди Гуаско!
— Не имеешь права — мы парламентеры и обладаем правом неприкосновенности! — хрипло выкрикнул Теодоро. — Консул, ты ведь все время твердил, что для тебя закон превыше всего, а сейчас…
— У предателей нет права на неприкосновенность, у них нет никаких прав. — Увидев, что турок тревожно наблюдает за тем, как вяжут его спутников, скомандовал: — Проводите господина парламентера на выход, к великому визирю он вернется в одиночестве. Думаю, ему не надо переводить, наше решение ему ясно. А завтра утром его поймет и великий визирь, увидев этих предателей болтающимися на виселице.
— А-а-а-а! — закричал Теодоро, пытаясь пробиться к выходу, но был схвачен множеством рук и передан аргузиям. Деметрио, еще совсем молодой юноша, и не пытался сопротивляться. Страсти в толпе, требовавшей немедленной смерти предателей, накалились настолько, что консул был вынужден уступить их требованиям. Людской поток плотной стеной окружил братьев Гуаско и конвоировавших их аргузиев и вынес их на площадь, к виселице, на которой казнили воров.
Стоя под виселицей, побледневший Теодоро попросил, чтобы им позволили принять смерть от меча, как и полагается людям их происхождения и звания. Но вопли толпы заглушили его слова, и вскоре через перекладину виселицы было переброшено две веревки с петлями, которые тут же были надеты братьям на шею. За другие концы веревок взялись по три добровольца, и вскоре братья задергались в воздухе, исполняя «танец висельников». Толпа заревела от восторга, развлекаясь этим зрелищем. Добровольцы-палачи опустили полузадушенных на землю, дали им немного отдышаться и вновь вздернули приговоренных под одобрительный рев толпы. Когда жертвы, с багровыми лицами, закатившимися глазами и вздутыми на шеях венами стали затихать, их опустили на землю и окатив водой, привели в чувство, чтобы продолжить казнь-пытку. Но тут вмешался консул, отдал распоряжение аргузиям, и те заставили завершить повешение. К вечеру их бездыханные тела сняли с виселицы и вновь подвесили, уже с башни Пасквале Джудиче, открыв взорам турок.
Поздним вечером консул приказал Беате следовать за ним. Он вышел во внутренний дворик, дошел до угла южной крепостной стены и спустился по каменным ступеням вниз, в приямок, к окованной металлом дубовой двери. Открыл ее ключом и вышел наружу. Беата с опаской последовала за ним. Их сразу стал обдувать влажный вечерний бриз, принесший запах моря. За дверью открылся отвесный обрыв, но вправо от нее начинался узкий карниз, меньше ярда в ширину, полого опускающийся по склону.
— Беата, вы должны знать эту потайную дверь. Карниз заканчивается ярдов через сто, и не бойтесь, по нему безопасно идти, а от его окончания до земли невысоко, ярдов восемь. Там в скалу вбит металлический крюк, с бухтой веревки, по которой можно спуститься вниз. Чуть дальше, правее, находится небольшой островок, который местные жители называют Крабьим. До него можно пройти вброд, если держать направление на его верхушку-скалу, повернувшись спиной к крепости. Глубина там не больше, чем по пояс, даже вам. На острове припрятана лодка. На ней сегодня ночью тайно приплыл капитан «Быстроногой лани», Томмазио ди Марио. Он со своей галеей не убежал, подобно другим, судно с командой спрятал неподалеку, в небольшой бухте. Ее называют Пиратской, когда-то оттуда делали набеги племена тавров, жившие здесь в древние времена. В ближайшее время турки предпримут штурм Портовой башни с моря и с суши. Когда они возьмут эти портовые укрепления, турецким кораблям здесь делать будет нечего — у них на море нет соперников. Никто не сможет пройти через Боспорский пролив, чтобы попасть сюда. Орудия турецкой крепости надежно охраняют пролив и потопят любого, кто попытается прорваться, поэтому ждать генуэзский флот нет надежды. Итак, турецкая флотилия уйдет, а когда это произойдет, вы с Томмазио ди Марио отправитесь к нему на галею и вернетесь в Геную через земли молдавского господаря.