— Оставь эти глупые сокращения товарищам! Меня зовут не Кеша, а Иннокентий. Ин-но-кен-тий! — взвинтился мужчина, соскочил с постели и с ненавистью выбросил самокрутку за окно. — Душно мне, душно! Хочу в настоящий город, блистающий огнями, хочу прокатиться с ветерком на лихаче, отправиться в казино или ресторацию. Хочу курить не самосад, а папиросы…
— Я поняла, к чему ты клонишь, Кеша! — холодно прервала его Мария. — Ты хочешь исчезнуть из города на недельку-другую, отвести душу в веселье, а затем заявиться сюда, смертельно уставший, не выспавшийся от бессонных ночей, проведенных Бог знает с кем, молчаливо-виноватый, с бегающими глазами? И все для того, чтобы сбить депрессию? Вот что я тебе на это скажу: поезжай, повеселись, сбей хандру! Знаешь, почему я это говорю? Потому, что люблю тебя. Но меня мучает вопрос — любишь ли ты меня?
— Не утрируй, Мари! — По лицу Иннокентия пробежала гримаса. — Да, мне нужно будет отлучиться на несколько дней — продать те несколько акварелей, которые я нарисовал за это время. Нам нужны деньги!
— Деньги нужны, но не такой ценой! Не думай, что я такая глупая, как ты себе представляешь!
— Что ты этим хочешь сказать? — неприятный холодок пробежал в груди у Иннокентия.
— Я, конечно, являюсь почитательницей твоего художественного таланта, но вместе с тем — я здравомыслящая женщина и понимаю, что нереально получить за пару акварелей, которые ты везешь за тридевять земель, столько денег, что тебе хватает на недельный забег по ресторациям и еще немного остается, чтобы привезти домой.
— Ты недовольна тем, что за мои картины так щедро платят? — Голос Иннокентия был напряжен.
— Отнюдь, если платят за картины. Но дело в том, что ты за последний месяц не написал ничего нового, хотя ежедневно вооружаешься мольбертом и идешь на развалины Генуэзской крепости. А не далее как вчера, делая уборку, я нашла картины, которые ты возил продавать и «продал», по твоим утверждениям, и даже деньги привез.
— Думай что хочешь! — Иннокентий разозлился. — Когда мы сидели без копейки, ты была недовольна. Сейчас, когда мне с большим трудом удается раздобыть немного денег, ты опять недовольна!
— Иннокентий, ты меня слушаешь и не слышишь! — Мария разгорячилась. — Вначале я думала, что здесь замешана женщина, что ты в развалинах занимаешься чем угодно, только не художеством.
— Бог ты мой! После стольких лет совместной жизни ты стала ревнивицей?! — Иннокентий всплеснул руками и насмешливо добавил: — Может, ты даже знаешь, кто твоя счастливая соперница?
— Пусть бы это была женщина, даже тогда это было не так ужасно, — Мария сникнув, подошла к постели и устало присела на краешек, словно обессилев от того, что собиралась сказать. — Я за тобой вчера проследила…
— Ты?! Да как ты посмела! — Голос Иннокентия срывался от возмущения. — Неужели ты не понимаешь, что этим ты унизила и себя, и меня?
— Еще раз повторю — пусть это была бы женщина… — произнесла она глухо. — Когда ты спрятал мольберт в кустарнике возле стены и полез по горе в направлении Девичьей башни, я терялась в догадках — кому ты назначил свидание в столь отдаленном месте? Я терпеливо просидела в засаде два часа, пока ты не спустился обратно.
— Вот почему обед запоздал! — с нажимом сказал Иннокентий.
— Там я просидела еще около часа, но больше оттуда никто не спустился, и я решилась подняться наверх. Нигде никого не было, и я оказалась в замешательстве, размышляя, что здесь можно было делать в одиночестве на протяжении стольких часов.
— Любоваться морем! — буркнул Иннокентий.
— И тут я вспомнила, как когда-то рассказала тебе легенду, передаваемую в моем роду из поколения в поколение, о том, что моя прапрапрабабка жила в этой крепости и была женой генуэзского консула. А после взятия крепости турками ей удалось спастись, выбравшись по подземному ходу из Девичьей башни. Подземный ход! Я подумала — ты его отыскал и втайне исследуешь. К своему удивлению, мне долго не пришлось его искать — ты оставил возле него много следов, и мне не составило большого труда догадаться, как в него попасть.
Иннокентий вскочил с постели, взмахнул рукой, но не найдя слов, молча уселся и начал сворачивать очередную самокрутку.
— Я нашла в подземелье станок и клише, Иннокентий. Ты фальшивомонетчик, Кеша! Это для нас очень плохо кончится! Вспомни, почему мы здесь, и прячемся под чужими именами?
— Мари, я все помню. Не забыл, что был штабс-капитаном в армии Врангеля, и то, что награжден орденом святого Владимира за войну с немцами. Помню, как с тобой, сестрой милосердия, мы скрылись в тот ненастный день 1920 года, поняв, что нам нет места в последнем транспорте, отплывающем от берега. Тогда в Севастополь уже входили красные войска, и мы не знали, куда податься, пока я не вспомнил о шапочном знакомстве с Аделаидой Герцык. Она приютила нас, совсем чужих людей, а в то время, когда даже родные отказывались от близких в страхе за свою шкуру. Аделаида помогла нам с документами, вот так появилась здесь молодая пара: неизвестный художник, малюющий никому не нужные акварели, и его жена. Господи, упокой душу Аделаиды!
— Если ты это помнишь, то почему хочешь накликать на нас беду? Фальшивомонетчиков никто никогда не жаловал, ни в каком государстве! Зачем тебе это?
— Зачем?! НЕ ЗНАЮ! Может, мне не нравится, что Юсуповский дворец, где бывал император со своей семьей, где венчалась его племянница, великая княжна Ирина с Феликсом Юсуповым-младшим, превращен в здравницу для чекистов! Для чекистов, которые изничтожили бы под корень род Романовых, если бы его остатки не покинули сей край на английском дредноуте «Мальборо». В той, прошлой жизни, до 1917 года, мне довелось в имении Юсуповых побывать разок. Статуя гордой богини Минервы, установленная на дебаркадере, гипсовые наяды, казалось, что они только выплыли из пучины и отдыхают на берегу… Их постоянно обновляли после осенних штормов, все слизывающих с берега. А еще там — чудесные парки и фонтаны, самое чудное творение архитектуры — дворец в модернизированном стиле итальянского ренессанса, сотворенный нашим архитектором Красновым… Теперь все это к услугам господ чекистов! Может, мне не нравится, что местоблюстителем патриаршего престола является митрополит Сергий, прислуживающий большевикам, пляшущий под их дудку! Патриарх Тихон перед смертью отказался подписать заявление о подчинении Русской православной Церкви Советской власти, составленное большевиками, что не помешало им возвести на него поклеп, заявив, что он его подписал. Митрополит Коломенский Петр, по завещанию Тихона ставший правопреемником Патриаршего престола, отказался прислуживать большевикам и попал в тюрьму, сорок епископов сосланы на Соловки. А Сергий не внял словам первомученика митрополита Вениамина Казанского: «Уступки безбожникам — это не спасение, а погибель!» Сейчас в логове большевиков свара, и многоголовая гидра начала пожирать саму себя. В прошлом году исключили из партии Троцкого и Каменева. Троцкий, с именем которого красные шли в бой, оказался не у дел! Красный колосс шатается, немного усилий, и он сам рухнет! И то, что я делаю, — это не только для того, чтобы улучшить наше благосостояние, но и мой способ борьбы, моя экономическая диверсия!
