— Почему я должна туда идти?! Я не хочу! Я не хочу! Я не хочу! — закричала она темной фигуре, все так же безучастно сидящей возле входа.
Ирина очнулась от сна. В ванной все было по-прежнему: пузырилась вода, которая была чуть более горячей, чем нужно, менялся цвет воды, вот только радио замолчало. В Ирину вселился страх. Он пронизывал все ее тело и, несмотря на горячую воду, заставлял дрожать. А когда подсветка окрасила воду в цвет крови, ужас в одно мгновение вытолкнул ее из ванны.
— Я не хочу! Я не хочу! — неизвестно кому повторяла Ирина.
Не вытершись, сразу накинула на мокрое тело белый банный халат и поспешила выйти из ванной. Но и в комнате ее не отпустил страх — все здесь казалось чужим, внушающим опасность.
«Что делать? Что со мной происходит?»
Прозвучавший звонок телефона частично освободил ее от страха, позволил немного успокоиться. Громко заговорив, она постаралась взять себя в руки. Звонившим оказался археолог, Владлен Петрович. На этот раз в его голосе звучала неподдельная тревога, что никак не вязалось с обликом уверенного в себе, вальяжного мужчины, для которого кофе не напиток, а церемония.
— Прошу вас, никому не рассказывайте о пакете, который я оставил. Ни-ко-му! Попадаются странные люди и очень опасные!
Эти слова слегка насторожили Иру, но и только.
Телефонный звонок помог ей сбросить с себя наваждение после сна и прийти в себя. Окружающая обстановка приобрела прежний облик, Ира немного успокоилась, но чувствовала себя разбитой, невыспавшейся, к тому же ее мучила головная боль.
«Археолог чего-то боится, недоговаривает… Умираю — хочу спать! Потом будет время подумать об археологе, обо всем этом… Спать, немедленно спать!»
Ира сбросила халат, юркнула на двуспальную кровать, укуталась в одеяло и прикрыла глаза. Ей стало очень уютно.
* * *
Ира осторожно продвигалась по длинному сырому лабиринту, дорогу ей освещал факел, который она держала в руке. Было необычайно тихо, но она ощущала беспокойство. Ей все время казалось, что шум ее шагов двоится, словно некто хочет незаметно приблизиться к ней сзади. Чтобы проверить свои подозрения, она то и дело неожиданно останавливалась, тревожно вслушиваясь в тишину. Но то ли этот некто был слишком хитер, то ли больше никого здесь не было, она так и не поняла.
«Я в пещере, а значит, здесь должны быть летучие мыши!» — испытывая панический страх, подумала она и проснулась.
Она лежала на двуспальной кровати. С удивлением посмотрев на часы, узнала, что проспала больше двух часов, хотя казалось, что только прикрыла глаза. Эта небольшая, очень знакомая квартира вновь стала внушать ей тревогу, и она решила как можно быстрее ее покинуть. И тут кто-то начал беспрерывно звонить в дверь, но, видно, этого показалось мало, так что он еще принялся в нее тарабанить.
Хроника Плачущей Луны
Лето 1860 года. Имение Куцовка в Полтавской губернии
— Маменька, как я соскучился по вас и нашему дому! — воскликнул Николай, обняв матушку.
Он был поражен, как за эти годы она состарилась, превратилась почти в старушку, хотя ей еще не исполнилось и шестидесяти. Возможно, в производимом впечатлении была виновата ее сухонькая фигура и старомодные одежды, которые лет двадцать как никто не носил. Да и седин прибавилось на ее голове.
— Коленька, сыночек, как я рада, что ты наконец вспомнил о родном доме! — Екатерина Львовна не могла нарадоваться, глядя на приехавшего погостить первенца, которого не видела более семи лет.
Нельзя сказать, чтобы он сильно изменился с тех пор — все такой же порывистый, как ветер, и такой же свободный в своих поступках. Лицом и фигурой он походил на покойного мужа, Алексея Филипповича: лицо худощавое с прямым римским носом, карими глазами, чуть сросшимися на переносице бровями, и пролысина надо лбом у него наметилась точь-в-точь как у отца. Среднего роста, ладно сложенный, без лишнего жирку — покойный супруг этого добивался ежедневными конными прогулками, а Николаше пока помогал возраст. Хотя ему уже стукнуло тридцать четыре, оставался он по-прежнему бобылем — никак не мог забыть первую любовь, Наташеньку. Он просил ее руки у ее родителей, но они ему отказали. Да и немудрено — их папенька был вхож к самому государю, имел высокий чин и придворное звание, а у них только и того, что родословная, правда, в их роду чьей только крови нет! Да еще одна деревенька на три сотни душ крепостных. А тут еще слухи стали ходить, что государь указ готовит, собирается дать волю крепостным. Да что говорить, Николаша-то и сам занимался тайными делами
[21]
, имел отношение к волнениям среди студентов в Харькове, за что даже под арест попал, но Бог помог — отпустили. Других из-за этого отправили в ссылку в отдаленные губернии. Совсем непохож был Николаша своим характером на покойного батюшку — тот был человеком степенным, закон уважал, исключительно хорошим семьянином был. А Николаша с раннего возраста во всякие истории встревал. Учился и в Петербурге, и в Киеве, а так и не доучился. Карты, гулянки, а тут еще слово мудреное, не иначе как французское — революционер. Те лягушатники своему королю голову отрубили, и чем все закончилось? Бонапарту дорогу на престол освободили — поганцу нечестивому.
Екатерина Львовна молча наблюдала, как Коленька с удовольствием расправляется с домашней снедью, приготовленной дворовой девкой Грушей.
Когда увидела, что насытился, то приступила к расспросам:
— Надолго, родимый, приехал в отчий дом?
— Нет, маменька, дня три от силы побуду, а то заскучаю я здесь. Навещу завтра отцовскую могилу, уважу его память и через день в путь.
— Ой, сынок! Когда ты остепенишься, женишься? Хочется с внуками поиграть.
— Кого хотим мы — не хотят нас — рылом не вышли! А тех, кто хочет нас, — не хотим мы. Авось еще встречу кого-нибудь — ведь не слишком старый.
— Не старый ты, сынок, но уже в возрасте. И ни чина не имеешь, ни службы путящей. А состояние у нас сам знаешь — кот наплакал. Володя учится в Киеве, Ольга — в Варшаве, все деньги туда идут. За них я спокойна — выучатся, найдут себе место в жизни. А ты, Николаша, извини, непутевый. И карты тебя до добра не доведут — бросай это бесовское занятие.
— Карты, конечно, не совсем богоугодное дело, но пользу могут принести немалую. Вот я приехал к тебе не за деньгами — сам тебе тысячу рублей ассигнациями дарю! Потратишь, как посчитаешь нужным! — И Николай вытащил пухлый бумажник, а из него пачку банкнот, из которых отсчитал несколько и протянул матери.
— Деньжищ-то сколько! — ахнула старушка. — Аж боязно становится! Откуда они?
