— Кузьмы? Там не указано имя владельца — с чего ты взял, что его звали Кузьма?
— Об этом я тебе потом расскажу. Мне надо ознакомиться с дневником — принеси его мне.
— Зачем он тебе?
— Хочу проделать путь Стаса и пройти Перекресток времен.
— Желаешь заглянуть в будущее? Иногда лучше его не знать, а то может постигнуть судьба твоего приятеля.
— Мне это надо — я тебя очень прошу.
— Два человека, которых я знала, после того как прошли Перекресток времен и узнали свое будущее, оказались мертвы. Ты хочешь стать третьим?
— Они хотели обмануть смерть, а она обманула их. Я не буду искушать судьбу и узнавать о своей смерти.
— Хорошо, вернемся к этому разговору через время, — неохотно согласилась Ксана. — Перекресток времен дает ответ именно на тот вопрос, который в данный момент больше всего интересует человека. А что может он испытывать, когда оказывается в мрачном подземелье наедине со своей Судьбой? Страх — страх смерти. Поэтому, чтобы войти на Перекресток времен и задать вопрос, жрецы-волхвы готовили себя на протяжении многих лет.
Вскоре после ухода Ксаны позвонила Мари.
— А я и не знала, что мужчины до такой степени необязательны — договариваются о встрече, а сами куда-то уезжают, где даже связи нет, — с укоризной произнесла Мари.
— Простите меня, Мари, но я попал в такой переплет, что чуть Богу или черту душу не отдал, — с жаром стал извиняться Леонид.
— Вы меня заинтриговали — я жду рассказа о ваших похождениях. Мой заказ на картины я оставлю в силе, если в самом деле важные обстоятельства вынудили вас проигнорировать меня. Встретимся у меня на квартире, чтобы вы могли ознакомиться с интерьером. Готовы записывать адрес?
— Я сейчас нахожусь в больнице, хотя, думаю, здесь долго не пробуду — может, еще день-два. Диктуйте адрес.
— Придется поверить, что у вас в самом были очень серьезные приключения. Позвоните, когда выздоровеете. — И она продиктовала свой домашний адрес.
32
— Да, это те двадцать девять картин, которые я получил у Эльвиры Самойленко, — подтвердил Леонид в кабинете следователя, Василия Васильевича.
Кроме них, там находилась дочь Эльвиры, восемнадцатилетняя Кристина — коротко стриженная темноволосая девушка, очень бледная, с постоянно серьезным выражением серых глаз, смотрящих на мир через толстые стекла очков, — настоящая «серая мышка», абсолютно не похожая на свою роскошную маму. В кабинете следователя везде были расставлены картины Смертолюбова, своими яркими красками они оживляли казенную обстановку, но так могло показаться, если не вглядываться в их сюжеты, оставляющие гнетущее впечатление.
— Вы продолжаете настаивать на том, чтобы эпизод вымогательства картин исключить из обвинения? — спросил Василий Васильевич у Леонида.
Тот посмотрел на девушку, она утвердительно кивнула.
— Да, исключайте — у вас и без того на них достаточно материала, чтобы засадить за решетку, — подтвердил Леонид.
— Заявление вы оставили, — сомневающимся тоном произнес Василий Васильевич и обратился к Кристине: — Вот здесь распишитесь, что приняли от меня картины согласно прилагающегося перечня. На всякий случай предупреждаю: не имеете права ничего с ними делать, пока не вступите в права наследства, а это произойдет не раньше, чем через полгода после смерти Эльвиры Самойленко. Возможно, у следствия возникнет необходимость представить эти картины в качестве вещдоков, а также на следственных экспериментах, хотя вы в свое заявление не включили эпизод вымогательства, но все может быть. — Он почесал лысеющую макушку. — Может, все-таки передумаете? Картины у нас полежат до конца следствия — никуда не денутся.
— Нет, им здесь не место, — твердо заявила Кристина.
— Ну, раз вы так считаете, — немного обиженным тоном произнес следователь, — забирайте. Вот разрешение на вынос картин.
Леонид вместе с Кристиной вынес картины и погрузил их в свой автомобиль. Все это время его мысли вращались вокруг одного и того же, но он никак не мог начать разговор, и лишь оказавшись за рулем автомобиля, решился:
— Понимаю: тебе будет сейчас очень тяжело, особенно материально…
— Я привыкла — давно сама. Единственное изменение в жизни — буду жить в квартире, а не в общежитии.
— Ты жила здесь в общежитии? Неужели в квартире матери не нашлось места для тебя? — поразился Леонид.
— У меня была несовместимость со Смертолюбовым. А мама… у нее была своя жизнь, и взрослая дочь ей только мешала. Она меня родила, когда ей не было еще и пятнадцати лет.
— Сочувствую, — вздохнул Леонид. — Я так понимаю, что тебя надо отвезти домой. — Он завел двигатель. — Что думаешь делать с картинами, когда официально вступишь в права наследства? Будешь продавать? — И он выжидающе затих. — Я бы мог заняться их продажей.
— Нет. Эти картины подлежат немедленному уничтожению, — так же твердо, как в кабинете следователя, заявила девушка. — Я не собираюсь ждать этого момента полгода… Если можете, отвезите меня в лес: я хочу их немедленно сжечь.
— Не горячись — тебя и следователь предупредил…
— У мамы кроме меня наследников быть не может, а следователь не понимает, что эти картины — зло, которое только ждет подходящего момента, чтобы вырваться на волю. — Девушка разгорячилась, и ее бледное лицо даже слегка порозовело. — С вами или без вас, я уничтожу их! Везите меня куда хотите, но еще до того, как наступит ночь, их на этом свете уже не будет.
— Они стоят денег, пусть небольших, но и они будут тебе подспорьем, — попробовал убедить ее Леонид.
— Я уже все решила — мне деньги за эти картины не нужны, — отрезала девушка. — Если вы заняты, то я могу сейчас взять такси и отвезти картины.
— Раз так решила — твое дело, но ты совершаешь ошибку… Куда бы нам поехать? Нет желания ехать очень далеко. — Леонид задумался. — Хотя… знаю я одно подходящее безлюдное местечко на берегу Десенки. Кроме рыбаков там никого нет.
Двигаясь по набережной, они вскоре выехали на изящный Московский мост, у которого основная нагрузка приходилась на ванты — толстые стальные канаты, держащие длинные пролеты на весу. Доехав до середины, свернули под мост, к Черторою, где находилась еще не так давно одна из лысых гор, срытая при строительстве моста. Проехав мимо бывшего пансионата, а ныне развлекательного комплекса, углубились в заросли кустарников и невысоких деревьев. Это было излюбленное место отдыха жителей Троещины и Оболони в жаркие летние дни. Здесь Десенка распадалась на множество проливчиков, рукавов, создавая полуострова и острова, давая возможность желающим уединения здесь потеряться. Минут через пятнадцать неспешной езды по песку, то и дело наезжая на узловатые корни деревьев, слушая, как ветки кустарников, скользя, ощупывают бока автомобиля, Леонид нашел подходящее местечко почти у самой воды и вместе с девушкой перенес туда картины, после чего они обложили их сухими сучьями и высохшей травой. При всей нелюбви к этим картинам, которые принесли ему достаточно неприятных минут и чуть не лишили жизни, у него сердце обливалось кровью от предстоящего аутодафе.
