Скил посмотрел брату в глаза, увидел в них неподдельную радость встречи, и подозрения оставили его. Он тоже любил Орика, который в силу обстоятельств был ему не только братом, но и пасынком. Опия так и не смогла родить ему сына, производя на свет одних девочек, впрочем, как и невольницы, и если бы его поразила внезапная смерть, как некогда отца, то Орик непременно стал бы верховным царем.
Лысый, с нездоровой желтой кожей, покрытой бородавками, с выпуклыми, словно у жабы, глазами, Матасий был недоволен тем, что обряд идет не по его плану. Красные пятна выступили на его безобразном, по-бабьему голом лице, никогда не знавшем растительности; его голова затряслась мелкой дрожью, невольно заставив зазвенеть колокольчики на жреческом колпаке. Жрец выступил вперед, с ненавистью глядя на Скила, и от переполнявших чувств в его руке нервно подергивался ритуальный топорик-скипетр, знак верховной жреческой власти.
— Я, верховный жрец… — начал он речь, собираясь приступить к священному ритуалу, но Скил прервал его громовым голосом:
— Матасий, ты уже не верховный жрец! Своей властью верховного царя и жреца я осуждаю тебя!
— В чем ты видишь мою вину? — окрысился Матасий, не чувствуя страха.
— В присутствии меня и моих братьев-царей ты поклялся Табити, хранительницей царского очага, в том, что поход в земли агафирсов для нашего войска окончится поражением и смертью многих воинов! Горестный плач сопровождал воинов, отправляющихся в поход, словно их жены и родные уже начали справлять по ним тризну! Своей ложью ты осквернил имя Табити! Из-за твоей ложной клятвы в походе я занемог, у меня началась лихорадка. Жрец Гнур может подтвердить это — он лечил меня.
Лысый жрец Гнур боязливо вышел вперед, опасаясь встретиться взглядом с Матасием, и молча кивнул. И сразу испуганно спрятался за спины царских телохранителей, понимая, что если Матасий после такого тяжкого обвинения останется жив, то его самого уже ничто не спасет от мести жреца.
— Но боги были благосклонны ко мне и даровали победу! — Голос Скила, подобный грому, завораживал сколотов своей силой и мощью. На последнем слове он воздел руки к небу, и тысячи голосов слились в один, радуясь славной победе. Восторженные крики пьянили его не меньше бузата
[10]
.
Скил поднял правую руку, и крики степняков стихли.
— Я сокрушил агафирсов, пленил их царя, добыл множество пленных и всякого добра!
Вновь радость выплеснулась наружу, гремя, шумя, вопя. На этот раз Скил ждал, пока народ успокоится сам.
— Поклявшись ложно Табити, ты чуть не убил меня, а за это полагается… — Царь специально замолчал, словно не готовый произнести это слово.
Но это сделали за него — из толпы степных воителей послышались выкрики:
— Смерть! Смерть!
— Смерть! — в едином порыве подхватили тысячи разгоряченных глоток, так как иного наказания степные воители не знали; смерть всегда была с ними рядом, ибо никогда их жизнь не была мирной.
— Наши древние обычаи ты знаешь! — Скил торжествующе посмотрел на Матасия.
«Хоть ты — жрец, но я — верховный царь, и гораздо умнее тебя! Нанести смертельный удар надо уметь в свое время и в нужном месте! А лучший момент для этого — мой нынешний триумф!» На самом деле лихорадка уже давно время от времени овладевала Скилом после того, как он подхватил болезнь в болотах земли будинов.
Матасий хотел что-то возразить, но Скил сделал рукой условленный жест, и несколько его телохранителей схватили жреца, сорвали с его головы жреческий колпак, забрали топорик-скипетр, верхнюю одежду — хитон. Вместе с ним были схвачены и двое его сыновей, тоже жрецов.
«Хотел бы я знать, коим образом энареи могут иметь детей, если в силу «женской» болезни больше не являются мужчинами и не могут спать с женщинами? Разве что берут детей из семей бедных кочевников-слуг и воспитывают их на свой лад, готовя себе преемников, пока те тоже не заболевают «женской» болезнью»
[11]
, — подумал Скил.
Вокруг жертвенника бурлило человеческое море. Сколоты боялись Матасия, который многие годы был верховным жрецом, предсказывая будущее по коре мирикового
[12]
дерева, но отдельные крики в защиту жреца потонули в мощи возгласов желающих посмотреть на низвержение и унижение недавнего властителя душ.
Связанных жрецов погрузили на повозку с хворостом, запряженную быками. Кто-то попытался было прийти жрецам на помощь, но воины отогнали их копьями. Матасий бесновался и выкрикивал проклятия, брызгая слюной. Скил подошел ближе и склонился над ним, понизив голос, чтобы его мог слышать только Матасий, хотя эта предосторожность была излишней — вокруг стоял невообразимый шум.
— Мой побратим Лигдам ушел в Нижний мир, следуя древним обычаям и из-за того, что ты ослушался меня, верховного царя. Теперь уходишь ты, следуя тем же обычаям, но с позором… Ответь мне: нужны ли нам такие обычаи?
— Пощади сыновей, — попросил Матасий, чудовищно вращая глазами.
— Древние обычаи велят не жалеть мужчин из семьи клятвопреступника. Прощай, Матасий, бывший верховный жрец!
— Будь ты проклят! И все, что связано с тобой! И твои украшения, одежда, оружие, очаг! И не будешь ты похоронен как верховный царь сколотов, а будешь презрен и изгнан… И душа твоя черная будет маяться в чертогах Аида, и не будешь ты больше царем!
Скил взмахнул рукой, телохранители подожгли хворост, и быки, испугавшись гонящегося за ними пламени, рванули вперед. Несколько кочевников не успели отскочить в сторону и были затоптаны на месте. Людское море заволновалось, все жадно глядели, как огненная повозка беспорядочно мечется по степи. Потом она скрылась с глаз, отмечая свой невидимый путь стелющимся вслед за ней черным дымом.
Толпа бушевала, разогревшись неожиданно выпавшим зрелищем, а ведь еще предстояло главное действо — жертвоприношение богу Арею!
Скил в упор посмотрел на Октамасада — правильно ли тот усвоил урок? Власть верховного царя безгранична, и всякий, кто окажется у него на пути, примет не просто смерть, а позорную смерть. Ведь сама смерть воину-сколоту не страшна, он готов к ней с детства, зная, что его ждут бесчисленные битвы. Жрецы учат, что после смерти человек становится тем, кем был при жизни: царь и в подземном мире останется царем, для этого его сопровождают туда многочисленные слуги и невольницы, а раб рабом и останется. Умереть позорной смертью — значит обречь себя на вечные муки в подземном царстве богини Апи.
«Что ожидает Матасия в царстве Гадеса?
[13]
Умер он как клятвопреступник, отправившись на тот свет без золотых и серебряных вещей, должных ему там служить, так что быть ему слугой или даже рабом». Скил представил Матасия с медным
[14]
ошейником раба в загробном мире, и настроение у него стало еще лучше.
