Улица Чкалова, куда ему требовалось попасть, находилась недалеко от райотдела, располагавшегося на Сквозной
[44]
, но киевские горы — это сплошные спуски и подъемы! Хотя он шел неторопливо, все равно тяжело дышал и весь взмок от пота. Из-за сильного потоотделения он был вынужден стирать рубашки каждый день.
Дом, чего он и опасался, оказался старинным, без лифта, и ему пришлось пешком подняться на четвертый этаж. Как он ни сдерживал шаг, к окончанию подъема дышал, словно кузнечные меха, и ощущал неприятную мокроту, чуть ли не слизь, под мышками. Отдышаться ему не удалось — на лестничной площадке оказался дежурный участковый, майор Стеценко, куривший сигарету.
— Заходите, Леонид Петрович, — радушно пригласил он, выбросив сигарету и пропуская следователя вперед.
Павленко вошел в коридор и сразу заполнил все пространство своей огромной фигурой, нависая над сухоньким невысоким майором, словно гора.
— Рассказывайте, — буркнул Павленко, еще не придя в себя после тяжкого подъема.
— Хозяйка квартиры, Фролова Любовь Гавриловна, 63 года, пенсионерка, два дня не отвечала на телефонные звонки своей племянницы, Илоны Николаевны Фроловой, 21 год, учащейся Института культуры, проживающей в общежитии. Забеспокоившись, племянница навестила тетю и обнаружила ее мертвой. На тумбочке стояла пустая бутылочка сильнодействующего сердечного лекарства — фармадипина. На первый взгляд — самоубийство. Имеется и душераздирающее письмо, — участковый улыбнулся, — которое можно посчитать предсмертной запиской. В нем говорится, что после разрыва отношений с каким-то мужчиной жизнь ей стала не мила и она не хочет больше жить.
— Без лирики, майор. К твоему сведению, я читать умею.
— Предсмертная записка есть, каких-либо следов насилия на теле умершей при первоначальном осмотре не обнаружено.
— Выходит, обычная «скоропостижка», труп не криминальный. Вызов оперативно-следственной группы был лишним. Или тебя что-то смущает, майор?
— Племяшка прописана в этой квартире, а живет в общежитии. А здесь видишь, какие хоромы — три здоровенные комнаты, хоть на велосипеде катайся. У тетки больше никого из родственников нет. Брат ее, отец племяшки, лет пять как помер. Похоже, конфликтовала племяшка с теткой.
— Быстро ты все разнюхал и, похоже, уже выводы сделал. — Было непонятно, хвалит или осуждает Павленко участкового. — Но это не причина вызывать оперативно-следственную группу.
— Есть кое-что и посущественнее. Вроде бы покойница в день смерти была одна, а за тумбочкой у кровати я нашел лепесток розы — довольно свежий, не гербарий. Пыли там нет — попал он туда после уборки. Хозяйка была исключительная чистюля — каждый день чуть ли не генеральную уборку делала. В хрустальной вазе на столе — остатки воды, в мусорном ведре — обрезанные кончики роз и целлофановая обертка, а самого букета нет. Выходит, кто-то у нее был, и не исключено, что этот кто-то помог ей свести счеты с жизнью. Выводы делать не по моей части, а вот свое предположение я тебе подкинул. Теперь мозгуй, Леонид Петрович.
— Это не доказательство, — недовольно буркнул Павленко. — Может, кто и был, расстроил ее — разбилась любовь, как хрустальная ваза. Она тут же записочку черкнула и укоротила себе жизнь.
— С соседями я говорил. Те утверждают, что очень уж любила жизнь покойница и брала от нее все, что могла. Накануне с соседкой из квартиры напротив разговаривала — предлагала свою кухонную стенку почти задаром. Себе она собралась покупать польскую. Вела хозяйственную книгу, где расписывала все расходы. Там есть и телефон мебельной фирмы и сумма, причем немаленькая.
— Деньги у нее обнаружили?
— Да, есть — с избытком хватит, чтобы оплатить покупку.
— Выходит, если и помогли ей умереть, то не из-за денег.
— Как сказать… — Участковый ухмыльнулся.
Павленко прошелся по квартире — она в самом деле была огромной, довоенной постройки, с высокими потолками. Да и обстановка очень солидная — везде импортная мебель, а в спальне — большая белая двуспальная кровать и всякие там трюмо, тумбочки такого же цвета. Совсем не подходящее жилище для одинокой старушки пенсионерки. Все говорило о том, что здесь жила женщина, не считающая себя старухой, с неплохим достатком и ни в чем себе не отказывающая.
Хозяйка квартиры обнаружилась на кровати — одетая в нарядное платье, словно прилегла на минутку, не побоявшись измять и запачкать белоснежное атласное покрывало. В квартире везде царил исключительный порядок — краны в ванной комнате сверкали, вымытая плитка блестела, паркет, покрытый лаком, напоминал стекло — страшно было по нему ходить. И только хозяйка, лежавшая в платье на застеленной постели, вызывала ощущение дисгармонии. Павленко на своем веку достаточно насмотрелся на самоубийц и все же так и не пришел к выводу, что было между ними общего, кроме самого факта смерти. Одни пышно обставляли свой уход в потусторонний мир, словно совершали торжественный обряд, другие уходили буднично, будто шли на работу; для одних это был минутный, но роковой порыв, для других — заранее спланированное действие.
Лицо покойницы покрылось темными пятнами, челюсть отвалилась, открывая всеобщему обозрению неровные, с желтизной, зубы и сизый язык. Зрелище неприятное, но Павленко все же отметил, что она перед смертью прихорашивалась — пудрилась, румянилась, да и помада была не блеклая. На свои годы покойница не выглядела, лет десять, а то и больше, можно было скостить. Павленко вспомнил свою первую жену, балерину, — обеим были свойственны культ внешности и борьба с возрастом.
— Кем она работала до пенсии? — поинтересовался он у майора, тенью скользящего за ним.
— В театре, дежурной. Рассказывала соседям, что в молодости была артисткой, а потом что-то не сложилось, но с театром не захотела разлучаться.
— Замужем была?
— Нет. Но и нельзя сказать, что девица — мужиков у нее всегда было полно.
— Интересно… Замужем не была, работала на скромной должности, а квартира — полная чаша. На зарплату дежурной и пенсию так жить не выйдет.
— Да и возраст у нее такой, когда, пардон, платят мужикам и не рассчитывают на их деньги. — Майор хихикнул.
— Если мужики берут за это деньги, то они не мужики! — заявил Павленко и вспомнил, что его жена, балерина, заслуженная артистка, выставила его с чемоданом за дверь, а сама утешилась с молодцем на двенадцать лет ее моложе.
— Так что решили, Леонид Петрович? Будете копать или подмахнете заключение о самоубийстве? — с ехидцей поинтересовался майор.
— Я не дирижер, чтобы палочкой махать! — взъерепенился Павленко и тут же вспомнил, что за время супружеской жизни до него доходили слухи о шашнях его жены с дирижером.
«Что-то часто сегодня я ее вспоминаю. Не к дождю ли это?» — разозлился на себя Павленко.
— Гаишники тоже машут палочками, хотя и не дирижеры, — вставил майор, видно проверяя, хватит ли у Ниро Вульфа терпения выслушивать его выпады.
