Тем временем совет жрецов, перепуганных происшедшим, назначил верховным жрецом Гнура — потому что царь упомянул его, более того, отозвался о нем уважительно. Желающих добровольно обрести эту завидную должность после скоропалительной царской расправы не было.
Гнур, став обладателем колпака с золотыми колокольчиками и топорика-скипетра, поначалу путался в проведении обряда, но заметив, что царь смотрит на него невидящим взором, думая о своем, оживился и почувствовал себя увереннее.
Быстро стемнело, и вокруг жертвенника зажглось множество факелов, словно степь расцвела необычными огненными цветами. Гнур не торопился, выполняя ритуальные действа и восхваляя богов, — он ожидал, когда в темном небе зажжется вечерняя звезда — Геспер.
А думы Скила внезапно переключились на Ириду — хотя момент был неподходящим для этого. За время похода он соскучился по ее умелым ласкам, в этом с ней не могла сравниться ни одна из его невольниц. Ему вспомнились ее слова в ответ на его похвалу: «Тело подобно арфе, и чтобы насладиться прекрасной музыкой, надо знать, какие следует тронуть струны. Действуя наобум, можно извлечь лишь отдельные звуки, но не музыку». Ирида одними нежными прикосновениями умела довести его до экстаза… Скил поймал себя на мысли, что отдал бы многое, чтобы чудесным образом оказаться сейчас в опочивальне Ириды.
К подножию святилища охрана подвела группу пленных для жертвоприношений. Их руки были связаны за спиной, волосы взлохмачены, на всех была грязная изорванная одежда. Они шли молча, не прося пощады, зная о своей участи. Их было более пяти десятков — по трое из каждой сотни пленных. В первых рядах шел Спаргапиф, прихрамывая на больную ногу, — ее придавил убитый под ним конь. Рядом с ним был его сын Лик, он был моложе Скила.
Пленных оставили у подножия святилища — глядя на них, толпа громко радовалась. Люди кричали и улюлюкали, бросали в них, что попадало под руку, напирали на охрану, которая отгоняла наиболее нетерпеливых ударами акинаков в ножнах и тупыми концами древков копий. Скил поднял руку, и шум стих — все ожидали решения царя: кто первым взойдет на жертвенный холм.
— Верховный царь Скил, — неожиданно громко произнес Спаргапиф, воспользовавшись тишиной. — Ты в честном бою одержал победу, и я зла на тебя не держу — видно, так было угодно богам. Я раскаиваюсь в том, что из-за своей гордыни я, не желая, чтобы наши народы мирно соседствовали, все время воевал с вами, хотя мы одной крови и Таргитай — наш общий предок.
— Чего ты хочешь? Ты же не просто так льешь мед своими речами. Неужели надеешься сохранить свою жизнь? — Скил презрительно улыбнулся.
— Об этом я не думаю — на мне кровь твоего отца. Но Лик — мой последний сын, ведь трое других сложили свои головы раньше. Одного из них убил твой отец, Ариапиф, и поэтому я отомстил ему, как ты сейчас отомстишь мне. Со смертью Лика прервется мой род, а он не менее древний, чем твой. Помилуй моего сына, а он поклянется верно служить тебе, и агафирсы будут всегда тебе верными союзниками, а не врагами.
— Тавры говорят: месть подобна камнепаду — пока все камни не окажутся на дне пропасти, он опасен. Убив тебя, но подарив жизнь сыну, я буду все время ожидать от него удара в спину. А клятва… Вспомни, как ты клялся моему отцу Ариапифу, а затем подло убил его из засады.
— Я был вынужден сделать это, иначе… — начал Спаргапиф, но Скил прервал его:
— И я вынужден! — Царь указал пальцем на Лика.
Два воина схватили его и потащили на вершину холма. За ними не спеша шел Скил с верховным жрецом Гнуром и телохранителями. Когда царь поднялся, то увидел, что к жертвоприношению все готово — в медной жаровне горели дрова, Лик был уже наполовину обнажен. Хотя его удерживали под руки двое скифов, было видно, что он сохраняет спокойствие, ничем не показывает страх.
По традиции первую жертву Арею приносит царь, и все ожидали, что ею станет Спаргапиф. То, что царь выбрал Лика, вызвало недоумение.
Лика поставили на колени перед символизирующим Арея древним метровым мечом, воткнутым в короткую дубовую колоду, выдолбленную изнутри. Скил принял жертвенный железный нож с узким лезвием.
— Посвящаю тебе, Арей, бог войны, мою первую жертву. Пусть эта пролитая кровь дарует нам и в дальнейшем славные победы! — С этими словами он резким движением перерезал горло пленнику, а стоящие по бокам воины подтянули агонизирующее тело с бьющим из горла фонтаном крови к мечу, в мгновение ставшим окровавленным.
— Арей выпил крови и просит еще, — произнес верховный жрец традиционную фразу.
Обескровленное тело Лика осело, затихло. Его подтащили к краю площадки и сбросили вниз. Вскоре послышался чвакающий звук секиры, рассекающей плоть. По традиции у пленника отрубали голову и правую руку. Из черепов известных, знатных врагов делались кубки, их украшали золотом и серебром. Отрубленные руки вывешивались на перекладине между двумя столбами, чтобы каждый из сколотов мог осознать величие победы по количеству принесенных в жертву. Обычно скифы приносили в жертву лишь одного из сотни и только в исключительных случаях они отходили от этого правила, увеличивая количество жертв. Иданфирс в честь победы над персами принес в жертву четверых из сотни.
Следующим на холм поднялся Спаргапиф. Он шел спокойно, как и Лик, он уже не волновался так, когда просил пощадить сына.
— Сегодня ты умрешь дважды, бывший царь Спаргапиф. Первый раз ты умер, увидев смерть своего последнего сына, второй — умрешь сам! — Скил, разгоряченный пролитой кровью, с жертвенным ножом наготове, медленно приблизился к пленнику.
— Будь ты проклят! — Лицо Спаргапифа исказилось гневом. — Накликаю на тебя демонов ночи и Аида!
— Сегодня ты уже второй, кто проклинает меня. Но, как говорится, собака лает, а караван идет. — Скил торжествующе ухмыльнулся и взмахнул жертвенным ножом, рассекая горло пленнику.
Когда обескровленное тело царя Спаргапифа полетело вниз, Скил передал жертвенный нож главному жрецу Гнуру и уже только наблюдал за обрядом. Гнур, выбившись из сил, передал нож своему помощнику, и кровавый обряд вновь продолжился. Выдолбленный в жертвенной колоде глубокий желоб был переполнен кровью, выплескивающейся и стекающей вниз. Меч-Арей, весь в крови, хищно поблескивал при свете огня, своим видом показывая, что его голод неутолим.
Скил не мучился сомнениями, правильно ли он поступил в отношении сына Спаргапифа. Он знал лишь один закон войны — убей врага или он убьет тебя. Жалость, сомнение — это проявление слабости, а она всегда спутница поражения. Царь должен быть выше человеческих чувств, так как видит дальше и глубже обычного человека. Ему было тесно в нынешних границах скифского царства, ему хотелось выбраться на простор, отправиться на завоевание чужих земель, чьи названия будоражили кровь, — Египет, Мидия, а особенно Персия, вобравшая в себя полмира, покорившая даже родину хитроумных эллинов. Иданфирс сумел защитить Скифию от Персии, а ему предстоит сокрушить ее. У Скила даже закружилась голова от того, что он посмел об этом мечтать. Персия — это огромные города за высокими крепкими стенами, с неисчислимыми богатствами, это великое множество воинов, охраняющих сокровища, многочисленных, словно тучи саранчи весной в степи. Неужели это возможно?! Вода камень точит — учил мудрый грек из Эфеса. Стремись к недостижимому и получишь невозможное. Дорога складывается из множества шагов, и каждый из них надо сделать.
